«Ломается, юродствует. Знаем мы этих светских чудаков под лорда Байрона», — думал Голицын с досадою.
Послышался вечерний звон на башне соседнего кляштора. Лунин отошел к окну и забормотал молитвы.
Гости встали, хозяин их удерживал.
— Нет, пора. Князь, должно быть, с дороги устал, — возразил Юшневский. — А вот что, Лунин, приходите-ка завтра ужинать, отдохните от вашего поста жидовского.
— Ох, не соблазняйте! У меня и то от Мошкиной редьки да кваса в животе революция! Ну, ладно, приду. На вашей душе грех, искуситель!
И уже серьезно, пожимая на прощанье Голицыну руку, опять обеими руками ласково, проговорил с тою, как будто сердечною, любезностью, по которой узнаются люди высшего света:
— А у меня к вам дело, князь. Я столько слышал о вас и так вас ждал, не из пустого любопытства, поверьте. Если бы вы могли мне уделить часок-другой…
— Когда прикажете?
— Ну, хоть завтра, в семь часов вечера.
«Что ему от меня нужно?» — вернувшись домой, и ночью ложась, и утром вставая, и потом весь день думал Голицын, как будто продолжая чувствовать на себе его упорный, тяжелый и ласковый взгляд.
К ужину собрались гости: штаб-ротмистр князь Барятинский, автор «Тульчинских досугов», майор Лорер, поручик Бобрищев-Пушкин, поручик Басаргин и другие члены Тульчинской Управы.
Пришел и Лунин. Опять, как вчера, смеялся, шутил, болтал безумолку, и опять не понравился Голицыну: его утомлял и раздражал этот вечный смех, трескучий огонь мелких искр, похожих на те, что от сухих волос под гребнем сыплются. Когда говорил даже серьезно, казалось, что смеется над собеседником, над самим собою и над тем, что говорит.
— Вы ничего не пьете, Барятинский, — заметил хозяин.
— А еще сочинитель, — подхватил Лунин: — разве не знаете, что атаман Платов сказал, когда ему Карамзина представляли? «Очень рад, — говорит, — познакомиться, я всегда любил сочинителей: они все пьяницы».
— Доктора пить не велят, — извинился Барятинский: — вот разве воды с вином.
— «Кому воды, а мне водки!», как на пожаре некто кричал, должно быть, тоже сочинитель, — подхватил опять Лунин.
Заговорили о политике.
— Общее благосостояние России… — начал кто-то по-французски на одном конце стола.
— А знаете, господа, — крикнул Лунин с другого конца, — как умный один человек переводил: le bien être général en Russie?[80]
— Ну, как?
— «Хорошо быть генералом в России».
Шутил, а между шутками, с видом серьезнейшим, доказывал Барятинскому, отъявленному безбожнику, истину католической веры; тот сердился, а Лунин донимал его с невозмутимою кротостью:
— Но, мой милый, вы слишком упрямы. Четверти часа достаточно, чтобы убедиться во всем…