— Дайте руку.
Поцеловал руку и улыбнулся.
— Ну, полно, полно, будьте же умницей!
Виллие готовил питье в стакане, подошел к нему и подал.
— Что это?
— Несколько капель acidum muriaticum.[91] Вы на дурной вкус во рту жаловаться изволите, так вот, прочистит.
Государь молча отвел руку его; но Виллие опять подал.
— Извольте выпить, ваше величество!
— Не надо.
— Прошу вас, выпейте…
— Не надо! Ступай прочь!
Виллие продолжал совать стакан. Государь схватил его и бросил на пол.
— К черту! Убирайтесь все к черту! Убийцы! убийцы! отравители! — закричал он, и лицо его, искаженное бешенством, сделалось похоже на лицо императора Павла I.
Государыня выбежала из комнаты. Виллие отошел и закрыл лицо руками. Егорыч, ползая по полу, подбирал осколки стекла.
Государь упал в изнеможении на подушки и несколько минут лежал, не двигаясь; потом взглянул на Виллие и сказал:
— Яков Васильич, а Яков Васильич, где же ты? Поди сюда. Ну, не сердись, помиримся… Как же ты не видишь, что я имею свои причины так действовать?
— Какие же причины, ваше величество? Если вы мне не доверяете, позовите другого врача. Но не могу, не могу я видеть, как вы себя убиваете…
Заплакал. Государь посмотрел на него с удивлением: никогда не видел его плачущим.
— Послушай, мой друг, я не хуже твоего знаю, что мне вредно и что полезно. Мне нужно только спокойствие…
Помолчал и прибавил по-французски:
— Обратите внимание на мои нервы, они очень расстроены. Не раздражайте же их пустыми лекарствами…
Виллие ничего не ответил и задумался.
— Замучил я тебя, Яков Васильич, — улыбнулся государь своей доброй улыбкой и пожал ему руку. — Скажи Тарасову, пусть посидит у меня, а ты ступай отдохни.
«Не верит мне», — подумал Виллие и обиделся; но заглушил обиду: любил, жалел его, так же как Волконский и Анисимов.
— Ваше величество, лечитесь у кого угодно, — только, ради Бога, лечитесь! Ну, если не хотите лекарств, можно кровь пустить…
— Кровь пустить? — повторил государь и посмотрел на него, усмехаясь. — А тебе не страшно?
— Что же тут страшного? Пустое дело…
— Пустое дело — кровь? — продолжал государь усмехаться. — Страшно видеть кровь человеческую, а кровь царя — еще страшнее? Или все равно — одна кровь?.. Знаю, брат, ты мастер кровь пускать. Дело мастера боится, но есть дела, которых сам мастер боится… Нет, не надо крови!
Сложил руки молитвенно и прошептал:
— Избави мя от кровей, Боже, Боже, спасения моего!
И опять посмотрел на него.
— Какое дело, мой друг, какое ужасное дело! — произнес так, что Виллие подумал: «бредит», — потихоньку встал, вышел и послал к нему Тарасова.