— Ну, слава Богу, слава Богу! Я так и знал, что не откажете, — вздохнул Пестель с облегчением.
И опять молчание, только волчий вой в трубе да в соседней комнате — шелесты, шорохи, шепоты, треск и скрип половиц, как будто ходит кто-то крадучись. Шаги послышались так явственно, что оба вдруг оглянулись и увидели, что кто-то весь в белом стоит в дверях: не один ли из тех бледных призраков, что проносились мимо окон, вошел в дом?
— Кто это? Кто это? — вскрикнули оба.
— Это вы, Пестель? — сказал по-французски стоявший в дверях.
— Э, черт тебя побери, мой милый! Вот напугал… Я уж думал, привидение, — смеясь, ответил Пестель тоже по-французски.
Голицын узнал князя Александра Ивановича Барятинского, лейб-гвардии гусарского полка штаб-ротмистра, члена Тульчинской Управы Южного Тайного Общества.
Внезапному появлению гостя хозяин не удивился. «Он и стакана воды не может выпить иначе, как с видом заговорщика», — говорил в шутку о Барятинском. Приезжая в Линцы к Пестелю, тот всегда останавливался в том же доме, но в другом флигеле, с отдельным ходом; у него был свой ключ. Только что приехал и вошел потихоньку, чтобы не будить прислуги.
— Ну, входи же, входи, раздевайся. Ты очень кстати: я уж хотел посылать за тобою. Знакомы, господа? Князь Валерьян Михайлович Голицын…
— Как же, у Юшневского встречались, — ответил Барятинский, снимая шапку, шубу, шарф и валенки, — все запушенное снегом так, что в самом деле похоже было на привидение.
Барятинский был красавец несколько восточного облика; человек светский, адъютант главнокомандующего, графа Витгенштейна, поэт, математик, философ-безбожник и республиканец отъявленный; очень добрый и не очень умный, Пестелю был предан так, что если бы тот и вправду мечтал «сделаться императором», как многие думали, Барятинский не возмутился бы.
— Что это вы, господа, в темноте сидите? — удивился он.
— Да вот лампа потухла, а денщик спит, — не разбудишь. Тут где-то свеча, посмотри, — сказал Пестель.
Барятинский отыскал свечу на столе, вышел в переднюю и осторожно, так, чтобы не будить храпевшего Савенко, зажег свечу о теплившийся в углу ночник.
— Господа, важные новости! — начал он, вернувшись в кабинет. Вообще заикался (его так и прозвали Заика, Le Bègue), a теперь особенно, должно быть, от волнения. Долго не мог выговорить, наконец, произнес: — скончался… государь скончался…
— Что ты говоришь? Не может быть! — воскликнул Пестель с тем удивлением, которое всегда рождает в людях внезапная весть о смерти.
— Государь скончался? — все еще не верил и удивлялся он. — Да правда ли? Откуда ты знаешь?