Александр Первый (Мережковский) - страница 310

— Послушайте, Пестель, — вдруг начал Голицын, как будто в темноте легче стало говорить, чем при свете, — я вам давеча неправду сказал: я еду не в Киев…

— А куда же?

— В Таганрог.

— В Таганрог? К государю?

— Да, к государю.

— Вот что! — удивился Пестель, но как будто не очень. Лица его Голицын почти не видел, но слышал по голосу, что он усмехается.

Курьер, отправленный Дибичем по повелению государя, долго не мог отыскать Голицына, потому что тот все время был в разъездах — в Тульчине, в Житомире, в Киеве, а когда отыскал наконец в селе Кирнасовке, то не хотел отпустить, требуя, чтобы он ехал с ним. Но генерал Юшневский поручился за него, и курьер поскакал вперед, а Голицын выехал вслед за ним тотчас же и, хотя Линцы были ему не по дороге, — не захотел нарушить слова, данного Пестелю, заехать к нему еще раз перед началом действий, а что теперь начало или конец всего, — предчувствовал.

— Так вот что, в Таганрог, к государю, — повторил Пестель все с тою же усмешкою в голосе. — Отчего же раньше не сказали? Чудаки мы с вами, право: точно в жмурки играем. А ведь я знал, Голицын, что вы в Таганрог едете…

— Знали, Пестель?

— Ну, пожалуй, и не знал, а так, будто предчувствовал. С этим и ждал вас, все думал об этом, только об этом и думал. Ведь мы того разговора не кончили, о подлости… или сумасшествии. А надо бы кончить, — не подлецы же мы с вами, в самом деле, и не сумасшедшие. А уж если непременно одно из двух, так пусть лучше сумасшедшие, не так ли, а?..

Голицын молчал и, не глядя на Пестеля, чувствовал, что взор его тяжелеет на нем невыносимою тяжестью.

— Ну, так вот что, Голицын, — начал он вдруг изменившимся голосом: — поедемте вместе…

— Вместе? Куда?

— В Таганрог.

— Зачем?

— Будто не знаете?..

Голицын знал, — но вдруг стало ему страшно, как во сне; все хотел и не мог вспомнить что-то о Софье, о государе и о том, что мучило все эти месяцы: «Убить надо, но пусть не я, а другой».

— Вы тогда сказали, — продолжал Пестель, — что мы с вами квиты: оба знаем, что надо делать, и не делаем, не можем, — значит, подлецы оба. Но ведь это вы сказали мне из жалости, а себе не скажете?.. Ну, не надо, не надо, ничего не будем решать, — только вместе поедем, посмотрим, попробуем… Не отказывайте, Голицын, не отказывайте! — повторял он с мольбою грозящей, и взор его все тяжелел, тяжелел невыносимою тяжестью. — Не хотите?.. — прошептал и приблизил лицо к лицу его.

«Если он сейчас в лицо мне плюнет, то будет прав», — подумал Голицын.

— Хорошо, поедемте, — сказал и почувствовал, что не только сказано, но и сделано что-то невозвратимое: убьет или не убьет, — все равно что убил.