Более чем в четырехстах километрах отсюда, в своей старой комнате, в которой он жил еще мальчиком, Тертулиано Максимо Афонсо готовился отойти ко сну. Выехав из города во вторник утром, он всю дорогу рассуждал сам с собой, решая, следует ли ему рассказать своей матери что-либо из того, что с ним теперь происходит, или же, наоборот, лучше держать язык за зубами. На пятидесятом километре он подумал, что лучше всего будет сразу все выложить, на сто двадцатом спросил себя, как подобная мысль могла прийти ему в голову, на двести десятом ему показалось, что шутливое объяснение в анекдотическом духе могло бы, пожалуй, удовлетворить любопытство его матери, на триста четырнадцатом он понял, что он дурак и плохо ее знает, на четыреста сорок седьмом, остановившись у порога своего родного дома, он не знал, что ему делать. И теперь, надевая пижаму, он думает, что его приезд был непростительной ошибкой, лучше бы ему остаться дома, залезть в свою спасительную раковину и ждать. Правда, здесь он вне пределов досягаемости, но, нисколько не желая обидеть дону Каролину, которая ни своим внешним видом, ни своими нравственными качествами не давала ему повода для подобного сравнения, Тертулиано Максимо Афонсо чувствует, что попал в волчью пасть, залетел, словно беззаботный глупый воробышек, в ловушку, не подумав о последствиях. Мать не задавала ему вопросов, она только иногда бросала на него выжидающий взгляд и тут же отводила глаза, будто говоря: не хочу быть навязчивой и нескромной, но ты же мне обещал, и если ты думаешь, что тебе удастся уехать, так и не дав мне объяснений, то глубоко заблуждаешься. Лежа в постели, Тертулиано Максимо Афонсо пытается подойти к проблеме с разных сторон и не находит решения. Мать сделана совсем из другого теста, чем Мария да Пас, которая принимает или делает вид, что принимает любые его объяснения, она могла бы ждать всю жизнь, если придется, момента открытия истины. А мать Тертулиано Максимо Афонсо каждой своей позой, каждым жестом, ставя перед ним тарелку, помогая ему надеть пиджак или давая ему чистую рубашку, как бы напоминает: я не прошу, чтобы ты рассказал мне все, ты можешь иметь какие-то сугубо личные секреты, но с одним условием, я хочу знать то, от чего зависит твоя жизнь, твое будущее, твое счастье, это мое право, и ты не можешь мне отказать. Тертулиано Максимо Афонсо погасил свет на ночном столике, он привез кое-какие книги, но сейчас ему не до чтения, а что касается месопотамских цивилизаций, которые, несомненно, ввели бы его в прозрачное преддверие сна, то они, будучи очень тяжелыми, остались дома, тоже на ночном столике, заложенные на той поучительной странице, где рассказывается о царе по имени Тукульти-Нинурта I, процветавшем, как обычно говорится в исторических сочинениях, где-то между тринадцатым и двенадцатым веками до нашей эры. Дверь комнаты, которая не была заперта, неслышно приоткрылась в темноте. Вошел То-марктус, пес, пожелавший проведать, тут ли еще хозяин, который появляется теперь так редко. Он средней величины, шерсть густо-черного цвета, без того сероватого отлива, который обычно встречается у собак. Странное имя дал ему Тертулиано Максимо Афонсо, так поступают многие ученые хозяева, вместо того чтобы назвать щенка одним из традиционных имен, например Джек, Рекс, Султан или Адмирал, обычных для данной породы и передающихся по наследству в течение многих поколений, он нарек его именем пса, жившего, если верить палеонтологам, пятнадцать миллионов лет назад и являющегося ископаемым предком, как бы Адамом, всех тех четвероногих, которые бегают, что-то вынюхивают, ловят блох, а иногда и кусаются, что вполне естественно в кругу друзей. Томарктус зашел ненадолго, он немного поспал, свернувшись калачиком у кровати, потом встал, чтобы обойти дом, проверить, все ли в порядке, и провести остаток ночи рядом со своей постоянной хозяйкой, разве что ему еще захочется выйти во двор, полаять, попить воды из миски и задрать лапу на кустик герани или розмарина. Он вернется в комнату Тертулиано Максимо Афонсо на рассвете, удостоверится, что в данной части мира все на месте, собаки больше всего ценят именно это, чтобы никто никуда не уходил. Когда Тертулиано Максимо Афонсо проснется, дверь будет закрыта, знак того, что мать уже встала и Томарктус ушел к ней. Тертулиано Максимо Афонсо смотрит на часы и говорит себе: еще слишком рано, и заботы не будут пока что одолевать его во время этого последнего легкого сна.