В бедняцких кварталах не только грязно, но и чудовищно шумно. Днем между собой ругаются соседки, которым трудно поделить одну протянутую между деревьями веревку для сушки стираных-перестираных портков да юбок, а также беснуется детвора, хоть и имеющая родителей, но в действительности такая же беспризорная, как и ошивающиеся возле рынков шайки малолетних воров. С наступлением вечера дети и женщины уходят на покой, а на вахту заступает вторая смена производителей шума – вернувшиеся из цехов мужчины. Маленький пересменок, во время которого в районе бараков царит относительная тишина и спокойствие, продолжается чуть менее часа. В это время многочисленные семейства ужинают, а затем трудовой люд высыпает из бараков на улицы и пьет, горланит, дерется почти до полуночи. Но стоит колоколу на часовне Юнктара ударить двенадцать раз, двери бараков тут же захлопываются и неизвестно зачем (красть-то у бедняков все равно нечего) запираются на тяжелые, проржавевшие засовы. Снаружи остаются лишь те, кто перебрал со спиртным и не смог доползти до своего жилища или просто запутался среди одинаково серых, невзрачных, похожих друг на дружку, как братья-близнецы, бараков. Пострадавшие от плохого вина и «несвежих» настоек так и ночуют на улицах, а если не в силах уснуть, то бродят, шатаясь, как матросы во время шторма, и воют, как призраки в ночи, хотя им-то самим кажется, что они поют.
С полуночи до вторых петухов наступает относительное затишье, лишь изредка прерываемое выкриками страдающих от бессонницы пропойц. Как только небо светлеет, бедняцкий квартал оживает. Сонные и совсем не отдохнувшие люди вновь отправляются на работу в душные цеха. Круг замыкается, начинается новый день, такой же серый, изнурительный и скучный, как вчерашний.
Штелер шел по кварталу Ринктара в самое опасное время. Рабочие поужинали, высыпали на лавки перед бараками, уже опрокинули по паре стаканчиков, иными словами, уже потравили свои организмы дозой хмельного зелья, достаточной, чтобы высвободить накопившуюся внутри за день злость, но слишком малой, чтобы, вскочив со скамьи, горя желанием подраться, тут же под нее и свалиться. Именно в этой промежуточной стадии охмеления и вершится большинство побоищ. Если чужаков поблизости не находится, то дом идет стенкой на дом, улица на улицу, а квартал на квартал.
Моррон спешил, почти бежал, стараясь обходить не только лужи, но и места скопления шумных компаний. Задача была не из легких, поскольку пьянство царило буквально везде: на каждой лавке, возле каждого заборчика и сарайчика расположилась маленькая или большая группа желающих утопить тяготы однообразной жизни в вине. Опасности подстерегали моррона повсюду, пару раз в его сторону не только со злобой смотрели охмелевшие силачи, по пятнадцать часов каждый день перетаскивающие тоннами мешки, тюки, камни иль стальные болванки, но кое-кто из рабочего люда делал в его направлении несколько решительных шагов. Однако ни одна из назревавших драк так и не свершилась, что вызвало у барона искреннее удивление. Более трезвые собутыльники потенциального противника не давали ему накинуться на прохожего, скопом набрасывались на забияку и утихомиривали: когда вразумительными нравоучениями, а когда и отработанным, мгновенно лишающим сознания ударом кулака по хмельной голове.