Конечно, глупо ожидать, что Гуфа или Торк станут относиться к тебе как к Витязю, если у тебя самого язык не повернется назвать себя этим словом. В Мире может быть только один Витязь, и какое бы несчастье ни приключилось с Нурдом, пока он жив, Витязем будешь не ты. Ничего, Певец Журчащие Струны тоже звучит неплохо. А ночь все-таки нехорошая. Скверная ночь. Сначала казалось, что до рассвета будет много всякого и совсем не останется времени для тягостных мыслей. И вот, на тебе. Все обернулось бездельным ожиданием, молчанкой, страхом. Страшно дождаться возвращения давешних тягостных мыслей и непонятных желаний; страшно смотреть на Ларду и понимать, что ей в голову тоже лезет всякое и что ее всякое еще тягостнее твоего.
Дело бы какое-нибудь придумать, заговорить бы о чем-нибудь дурашливом, пустом и ненужном, только никаких дел нет и не может быть, пока не вернется Торк, а заговорить почему-то не получается. Да и ни к чему сейчас лишние разговоры – и поляна недалеко, и ниже по Склону «еще опаснее», как давеча буркнула Гуфа…
Так что плохо. Плохо и всех жалко. Нурда жалко – не бывать ему зрячим без Гуфиной тростинки; Гуфу жалко, и Ларду, и себя тоже, и всех сущих в Мире, который и раньше-то был плох, а теперь вовсе сделался страшен. Вспомнятся Истовые – и то жалко делается, только совсем по-другому: жалко, что нельзя им вот прямо теперь же загривки поперекусывать.
Так и не удалось Лефу выдумать какое-либо спасение от нехороших мыслей. Не удалось, а верней – не успелось, потому что скучная ночь вдруг решила перестать быть скучной.
Ларда, сидевшая понуро и тихо, внезапно вскочила, будто ее за волосы вздернули. Лефу даже показалось, что девчонка подхватилась с земли крохотным мгновением раньше, чем в стороне бывшей Гуфиной, а нынче – послушнической поляны раздался остервенелый песий лай. Значит, у послушников все-таки есть пес. Но ведь вздор же, уж теперь-то он никак не мог их учуять! Или… Мгла Бездонная, неужели Торк только сделал вид, будто уходит вниз, а не вверх по Склону?!
Леф был уже на ногах, и рука его судорожно хватала воздух у левого бедра. Лишь после второй тщетной попытки схватиться за оружие парень вспомнил, что перед уходом Хон и Нурд присоветовали ему вместо привычного меча взять другой, с коротким широким лезвием и несообразно длинной рукоятью. Подвешивался этот взятый из послушнических запасов клинок не как обычно, а за плечами, – таким манером пастухи котомки таскают. Старшие говорили: «Удобнее будет, не станет цепляться за что ни попадя». Вроде бы парень успел приловчиться к новому мечу и за время пути научился выхватывать его так же быстро, как выхватывал прежний, а вот теперь сплоховал. Спасибо, конечно, отцу да наставнику за добрую опеку, только уж лучше бы они подобные советы придержали для бешеных.