Хон так до конца и не понял, что случилось потом. Вроде бы он лишь на самый короткий миг позволил себе опустить вооруженную руку и расслабиться, но, наверное, переживания и усталость взяли свое. А когда столяр, встряхнувшись, вновь обрел способность чувствовать и понимать, у него возникла непобедимая уверенность, будто совсем рядом, прямо напротив его убежища, кто-то стоит.
– Нурд, ты? – негромко спросил Хон и тут же шарахнулся, до вспышки в глазах ударившись затылком, потому что непроглядная тьма обожгла ему лицо пронзительным воплем.
Рана оказалась вовсе не пустяковой. Нож серого объедка не только рассек кожу, как сгоряча показалось столяру, но и глубоко врезался в мышцы.
С немалым трудом заставив возбужденно озирающегося Хона стоять спокойно, Гуфа долго рассматривала его залитое кровью плечо – рассматривала и вздыхала все мрачней и мрачней. А Леф рассматривал нож. Плохой нож, подлый. Выгнутое дугой голубое лезвие отточено так, что, наверное, может разрубить падающий волос, только предназначено оно не для рубки. Этакое пригодно лишь для одного: неожиданным взмахом полоснуть по горлу или, скажем, под ухо – как вот этот ублюдок пытался полоснуть Хона. И если бы столяр в самый последний миг не успел отшатнуться, быть бы вовсе худому.
Впрочем, кажется, и так хорошего мало… Левая Хонова рука висит, будто кости из нее выдернули; Гуфа хмурится, зубами скрипит… Да, подлый ножик. Ни тебе зазубринки, ни щербинки на лезвии; выгиб плавный, изящный – безделка, блестяшка бабья. Долго и трудно зарастают раны, нанесенные такими безделками, а вроде бы уже зарубцевавшись, в любой миг готовы открыться вновь.
На Нурда было жалко смотреть. Войдя и швырнув на пол бесчувственного послушника, он так больше и не двинулся с места, не присел даже. Стоял ссутулясь, глядя под ноги, и только время от времени постанывал сквозь зубы. Гуфа сперва вообразила, будто и он поранен, но дело было не в этом.
Нурд считал себя виновным в том, что случилось с Хоном. Это Витязь-то, который нынче столько сумел сделать и для Хона, и для остальных!
После того как стих долетевший из глубины Обители вопль, Ларде и Лефу потребовалось всего несколько мгновений, чтобы кое-как одеться, запалить от очага факел, похватать оружие (или хоть то, что могло бы за него сойти) и выскочить из зала.
Возле ступеней, уводящих в нижние этажи, они едва не сбили с ног Торка. Пререкания, кому из троих бежать на подмогу Нурду и Хону, тоже отняли вовсе не много времени. С Торком в этаких делах пререкаться трудно. Рявкнул на Лефа, Ларду вразумил увесистым подзатыльником – вот и весь спор. Это уж потом, воротившись, объяснил, что Лефу с его однорукостью пришлось бы или факел в зубах держать, или меч бросить; что Ларду при ее взбалмошности отпускать в одиночку никак нельзя; что на трех женщин мало одного охранника, если две из них до смерти перепуганы и в любой миг могут выкинуть непоправимую глупость.