К этому вот Артему Олейникову Зазыба теперь и собирался мысленно в Держинье. Во всяком случае, если Артем и не знает ничего про августовское совещание, которое созывал в Мошевой Крутогорский райком партии и на которое не попал Чубарь, то беседа с ним будет все равно на пользу — обычно лесники, даже глухие, слышат и видят больше, чем это иной раз кажется.
— Ну вот, — с укором сказал Чубарю Зазыба, — оказывается, и для меня работа нашлась, а ты уж хотел, чтобы…
— Работы теперь для всех хватит, — с затаенным неудовольствием откликнулся Чубарь. — В конце концов, твое дело, когда ехать в Мошевую, завтра или на день-два позже. Но чтобы долго не тянул. И перед тем, как поедешь, вызови ко мне Драницу.
— Ты что, не знаешь, с кем теперь Драница твой дружбу водит? — оторопел Зазыба. — Он же завтра продаст тебя Браво-Животовскому!
— Ничего, — нарочно не обратил внимания на растерянность Зазыбы Чубарь. — Ты ему только скажи, что я здесь, а потом уж моя забота будет снова в свою веру переманить его.
Чей-то мужской голос крикнул на темной, сумрачной улице:
— Это вы из Веремеек?
Солдатки от неожиданности остановились, притихли. Наконец нехотя откликнулись:
— Мы.
— Тут из ваших одна у меня в доме, — подошел ближе мужчина, — так пойдемте и вы.
— Кто, Роза? — моментом обступили его, прямо прилипли веремейковские женщины.
Он вроде бы не услыхал вопроса. Рассказывал дальше:
— А другая баба в комендатуре. Немцы отправили ее в нашу, яшницкую. Будет завтра разбираться комендант, что она натворила, в чем провинилась. — Помолчал и добавил: — Вот какие вы… Другие бабы ходили к нам, так все было тихо, а вы вдруг наделали делов.
— Да уж… — вздохнув, как бы повинилась за всех перед незнакомцем Анета Прибыткова.
В доме, куда яшницкий житель вскоре привел веремейковскую компанию, кроме растерянной Розы Самусевой были еще две женщины, одна, наверное, жена хозяина, еще молодая, хотя и тучная женщина, другая постарше, то ли ее свекровь, то ли, может, теща его, сидя на низенькой скамеечке, она качала деревянную зыбку на веревках.
Роза услыхала голоса попутчиц, когда те проходили во двор милю окна; она знала, что это ее односельчанки, так как хозяин обещал перехватить их у лагеря и привести сюда; вскочила с жесткого венского стула, на котором сидела у оштукатуренной стены между окнами, и, как только отворилась дверь в сенцы, а за порогом в темном проеме возникли знакомые фигуры, кинулась навстречу.
— Ну, кто бы подумать мог! — всплеснула она руками. — Они же за еврейку меня приняли!
— Еще что скажешь! — не сразу поверила ей Варка Касперукова.