— Эх, и охота тебе, сын, все время об одном талдычить? И себе бередишь душу, и нам с маткой головы дуришь! Ну, было! Но я ведь тебе говорил уж!… Теперь не время про это про рее вспоминать! Ты отмучился, другие помучаются! Да что те наши муки в сравнении вот с этими, когда весь народ в беде?
— Беда — она всегда беда, — спокойно, даже вроде бы слегка насмешливо поглядел на отца Масей. — И малая — беда, потому что она чья-то, и великая — беда, потому что она тоже чья-то. Думаешь, если я о своей говорю, так иного не вижу и не чувствую? Но меня удивляет, ты вроде не веришь тому, о чем я рассказываю. Сам же небось тоже немало пострадал. Ну, пускай из-за меня. Так у нас и получилось — ты из-за меня, а я из-за кого?
— Этого я не знаю!
— И не хочешь знать.
— Гм, — поерзал на лавке отец. — Я говорю, не время теперь об этом вспоминать! Война ведь!
— Для тебя, батька, война — всего только великая беда…
— И час великого испытания!
— Пускай так. Но пойми, война — не только всенародное горе, она также и результат обстоятельств.
— Ну и что, если обстоятельств?
— А то, что в нынешнем отступлении железной закономерности нет, то есть могли немцы наступать, а могли и мы.
— А-а, вон ты о чем! Значит, по-твоему, виновата Советская власть?
— Почему? Я хотел сказать…
— Ну, вот что, сын!… —уже спокойно и холодно подытожил отец. — То, что хотел сказать, держи при себе!… Послухай лучше меня!… Может, я заслужил хоть своими страданиями, как ты говоришь, право сказать это!… Для меня Советская власть — как для матери твоей ты!… Ей, видишь, нету никакого дела до того, какой ты теперь и что ты болтаешь, и что собираешься делать!… Ты для нее по-прежнему тот, каким она тебя народила!… А уж ты мне поверь, ни одна мать не хочет, чтобы дитя ее было плохим!… Она бы тогда и мучиться не мучилась из-за него!… Даже не рожала бы!… Вот этак и для меня Советская власть!… Я ее тоже… ну, если хочешь знать, я ее тоже рожал!… Я за нее бился!… Я за нее страдал!… Потому что все мы, кто за нее бился тогда, знали, какая это власть и зачем она людям нужна!… Конечно, теперь у немцев или у какого-нибудь Браво-Животовского можно ходить в героях, ругать Советскую власть, рассказывать разные страсти!…
— Да не ругаю я! Я только говорю…
— Вот ты все время говоришь, а я и до сих пор не знаю, с чем ты домой пришел, что у тебя в голове.
— Ну-у-у, батька, ты уж совсе-е-е-м!…
— И не совсем, а говорю о том, о чем должен сказать, потому что я тебе батька. С таким настроением теперь, знаешь?…
— У нас с тобой получается так, что, кажется, дальше уж и некуда.