— Где это Зерново, я не слыхал?
— Возле города Ссредина-Буда. Железнодорожная станция называется так. Там вот и сделали немцы большой лагерь для наших пленных.
— Ну и как там?
— Где? — не сразу понял Мурач. — А-а, в лагере?
— Да.
— Как у черта за пазухой.
— Не знаю, каково это, — усмехнулся Зазыба. — Никогда не попадал.
— Ну, чего тут знать, — словно разозлился учитель. — Пекло и есть пекло.
— Говорите, пекло? А вы как же вырвались? По-моему, из пекла еще никто не возвращался. Даже в сказках это трудно дается.
— Меня отпустили.
— А почему тогда Бутриму задержали?
Зазыба хотя и сознательно задал свой вопрос, однако неприязни к человеку пока не чувствовал. Дело в том, что он не поверил учителю, не поверил в то, что немцы взяли вот так просто, да и отпустили его из лагеря военнопленных. На чем была основана эта вера в обратное, сказать трудно, может, только на прежней симпатии, потому что для Зазыбы этого обычно хватало, чтобы не бросаться в крайности и не менять круто мнение о человеке даже тогда, когда тот, казалось бы, и давал для этого повод. С другой стороны, молчание, внезапная тревога, в которую привел учителя Зазыбов вопрос, тоже свидетельствовали в пользу последнего. Скорей всего, учитель решил отвечать так всем, кто спросит у него, тут был для него некий определенный резон, а Зазыба вдруг легко и неожиданно разрушил логику его «легенды». В самом деле, почему только тебя одного отпустили, почему Бутрима не удостоился от оккупантов такой чести?
От внутреннего напряжения у Мурача возле уха билась жилка, словно пыталось пробиться клювом из-под кожи маленькое живое существо…
Никто Мурача не выпускал из того Зёрновского лагеря, что рядом с городом Середина-Буда. Он сбежал. Но кому теперь откроешься, ведь сразу может дойти до немцев и тем недолго арестовать его и снова упрятать за колючую проволоку.
В плену Мурач пробыл всего двенадцать дней.
Новую колонну, в которой был и он, немцы пригнали на железнодорожную станцию Зёрново под вечер. Но перед тем, как пустить пленных в лагерь, наладили киносъемку. Сперва оккупанты усилили конвой — по обе стороны колонны встали дюжие автоматчики, соскочившие с двух крытых грузовиков, что стояли неподалеку от ворот лагеря. На третий грузовик, в кузове которого сверкал линзами киноаппарат, залез, поставив ногу на металлическую приступку, офицер.
— Теперь будем раздавать вам хлеб! — сказал он по-русски, картавя.
Два других немца, что сидели на боковой скамье, вскочили и стали примериваться к киноаппарату, а третий и вправду достал откуда-то из-под ног у себя буханку хлеба.