Снаружи было слышно, как топал вокруг хатки неспокойный лосенок. Но чем мог утешить его Чубарь?
Между тем на порог вскоре снова вполз уж и лег там кренделем, скрутившись в несколько раз. Близкое присутствие успокоившегося человека, выдающего себя только дыханием, наверное, совсем не пугало его.
Чубарь обнаружил ползуна много позже, когда невзначай глянул с топчана через раскрытые двери в пристройку. Но в этот раз он отнесся к его появлению спокойно, без брезгливого содрогания, даже не подумал, что надо бы каким-нибудь образом избавиться на ночь от неприятного соседства.
В Веремейках тоже в эту пору еще никто не спал, кроме разве детей.
… Зазыба с Парфеном Вершковым не успели отойти тогда от криницы слишком далеко, торопиться уже было некуда на исходе дня: ржаной клин на склоне веремейковского кургана теперь имел вид неряшливо подстриженной овчины; правда, оставалось еще перемерять на полосы и тот клин, что между Мамоновкой и Кулигаевкой, но с жителями обоих поселков, которым он достался, — Сидор Ровнягин все-таки добился своего, отвоевал у веремейковцев, — была договоренность, чтобы перенести остальной раздел на завтра. Это что касалось общественного дела. Но про него вдруг как-то забылось: то, что немец нежданно отхлестал веремейковского полицая, а с ним его прихвостня, теперь беспрестанно веселило деревенских. Парфен Вершков с Зазыбой тоже все время держали в голове этот странный случай и внутренне прямо ликовали. Правда, жалели и лося, которого застрелил Рахим. Но чаще мыслями цеплялись за одно.
— Дак, говоришь, свой своего не признал? — радостно подмигивая, качал головой Парфен Вершков.
— Как в том старом анекдоте, — смеялся Зазыба.
— Во-во!
— А что, будет Антон жаловаться коменданту?
— Еще чего! Не такой он дурак!
— Дак и я думаю, что не такой. Но теперь-то ему хоть глаза чем заклеивай. Ведь битый полицай — все равно что битый пан.
— Прямо настоящее чудо. Такого от немца дак уж никто и не ждал. Не зови черта братом!
— Ничего, расторопному мужику тоже наука потребна.
— Дак это так, это чья душа что примает.
— Словом, недаром говорят — век прожил, а ума не нажил. Так и Микита наш.
— Да ведь говорят и по-другому — не торопись учиться.
— Ну, а как же! Хорошо учить умного. Экий же шалый этот немец! Откуда наскочил?
— Правда, шалый. Га-га-га! Ну да ладно. Нехай теперь Браво-Животовский на свой хвост побрешет.
— Нехай. Я не против. Я, Парфен, за то, чтобы дурак с дураком лаялись, а умный с умным потешались.
— Хвала всевышнему, что с остальными все обошлось. Кажется, немцев пронесло мимо. Небось в Гутке ночевать собираются, если чего другого не задумали.