— Тебя тоже покликали? — спросил он как о чем-то заурядном.
Пряча против своего ожидания взгляд, Зазыба только наклонил в ответ голову.
Было слышно, как на крыльце, смеясь, кто-то рассказывал:
— Дак я и говорю, едет это Адольф по дороге за нашей Слободкой, а там мужик поле пашет под зябь. Дутик, может, слыхал? Ну, и, как это бывает, на заворотах плуг руками приподнять не хочет. Ленится. Дорогу, опять же, ковыряет. Известно, Адольфу тряско по такой дороге ехать. Вот он и подзывает Дутика к себе. Говорит: «Я тебя сейчас научу, как поле пахать, мать твою так!» — да шомполом его, шомполом.
— Ну, что шомполом протянул, это не диво, — согласился кто-то другой, — с шомполом он не расстается, может, даже и спит с ним, а вот что материт… У немцев же не такая ругань, как у русских.
— Зато другая есть. Как это?…
— А, у них одно: гунд да гунд, швайн да швайн.[17] Захар Довгаль прислушался к голосам на крыльце, вызывающе усмехнулся.
— Вот как легенды складывают. Обыкновенный садист и самодур, а его овечьи души за рачительного хозяина выдают.
— Ладно, нехай некоторые тешатся, пока самим не попало от Адольфа, — подмигнул ему Зазыба и мягко взял за локоть. — Лучше скажи, как вы там в своей Гонче?
— Да небось хуже, чем вы в Веремейках. Не успели поделить хозяйство. Так и живем колхозом. А я, вишь, председатель. Вот зараз послухаем, что нам Гуфельд скажет, какие у него планы на наш счет. А тебя что, старостой веремейковцы выбрали?
— Нет, бог миловал. Да и вообще не занимались еще таким делом, как выборы новой власти. Обходимся одним полицейским.
— После совещания ты не торопись, посидим где нибудь вместе, у меня дело к тебе, да не для чужих ушей.
Приехавших на совещание позвали в комендатуру.
— Пошли и мы, — сказал Захар Довгаль.
— Пускай другие зайдут, а мы успеем.
— Не боишься, что позанимают места? — шутя спросил Довгаль.
— Ничего, постоим.
Когда-то, лет пятнадцать назад, здание это перевезли в Бабиновичи от Полужа, правого притока Беседи, где его оборудовали под мельницу. Но не кончили. Когда в местечке понадобился второй дом для сельсовета, почти уже готовую мельницу разобрали и переправили на лошадях сюда, перестроив изнутри согласно новой планировке. Теперь в нем был большой зал, в котором проходили сессии сельского Совета и разные другие торжества, а также приемная, где сидел секретарь Совета, и кабинет председателя — просторная комната в три окна по одной стене. Прежде чем попасть в зал заседаний, кстати, как и в кабинет председателя, нужно было пройти через приемную, перегороженную, совсем как в сберегательной кассе или на почте, барьером с замысловато выточенными деревянными балясинами.