Затем в листовках шли угрозы партизанам — ежели, мол, вы будете делать не так, как надлежит, то… И так далее. Кстати, назывался какой-то партизанский отряд, что пришёл в Забеседье из-за линии фронта, но о котором крутогорским партизанам тоже ничего не было известно, кроме, может быть, того, что он имел некое отношение к мошевской трагедии. О той трагедии в листовках тоже упоминалось, однако только в порядке предупреждения, мол, ежели не послушаетесь нашего призыва, вас ожидает та же участь, что и Манько, Якубовича, Тищенко, Ефременко, Рыгайлу…
И уже совсем страшно было читать сообщение Борисевича, Рославцева и их подручных, что в ответ на действия партизан они возьмут в городе в качестве заложников семьи Нарчука, Черногузова, Дорошенко, Афонченко и других. «Словом, начинается борьба — око за око, зуб за зуб. Если у кого-нибудь из нас или членов наших семей по вашей вине упадёт хоть один волос с головы, последует кара вашим семьям». При этом изуверски перечислялись в листовках жена Нарчука — Ганна Николаевна и его трехлетний сын Вадим, жена и дети Павла Черногузова, даже его сестра Надежда и брат Владимир… Чтобы как-то запугать и комиссара Баранова, к общему списку добавлялся его брат Архип, тот самый, который не пустил Степана Павловича даже на порог. «Тогда уж не только мы, но и немцы припомнят ему, твоему брату, — обращались в листовке к комиссару отряда, семья которого находилась в эвакуации, — как он помогал бунтовщикам в 1905 году разрушать панские усадьбы по всему повету».
Под конец в листовках делался вывод — «вам нет смысла воевать с немцами, а тем более с нами. Каждый ваш шаг, каждое движение не только у нас под прицелом, но и не останутся без должного ответа. У вас только два выхода — либо разойтись по домам, как это уже сделали некоторые участники вашего отряда и даже устроились на работу к немцам, либо уйти прочь из района, чтобы духу вашего не было отсюда на тысячу километров, как это сделали некоторые ваши товарищи, в том числе прокурор Шашкин. Да и не только он. Походив понапрасну по забеседским деревням, исчезли уже из района московские чекисты, направленные сюда из самой Москвы, поняв, что с нами воевать нельзя, что мы начеку. Спасение у вас, как видите, есть — это капитуляция. Или, как выражаются немцы, — хенде хох! Иной милости не ждите. Ну, а если вам не терпится, если чешутся руки и хочется пострелять, так выходите в открытое поле. Там и померяемся силами».
Ещё когда Павел Черногузов, будучи в далёкой разведке, принёс из Крутогорья известие, что из эвакуации вернулись в город партизанские семьи, Митрофан Нарчук понял, что это обстоятельство может иметь для дальнейшей деятельности отряда такие неожиданные осложнения, которых ни предусмотреть пока что невозможно, ни предупредить. Но в первые дни тлела надежда, что никому не придёт в голову мысль использовать в борьбе подобное обстоятельство. Судя же по этим листовкам, на самом деле все получалось именно так.