А во-вторых, Зазыба сделал большое дело и имел все основания чувствовать себя прочно на этой земле. Денис Евменович наконец наладил связь с местным партизанским отрядом. Отряд этот размещался нынче неподалёку от Веремеек, в Шурище, как раз за веремейковским озером, на полпути к Беседи, но с той стороны, где она огибала Топкую гору. Зазыба сам взялся сделать землянку для партизан. Он только попросил разрешения у Нарчука позвать в помощь из Гончи Захара Довгаля. На пару они несколько дней копали яму да рубили лапник, зачищая его топорами, а потом к ним на подмогу пришли из отряда Павел Черногузов и Харитон Дорошенко. Черногузов вернулся из-за Сожа, как говорится, ни с чем, следов депутата Батовкина не обнаружилось, как погнал в июле старый конюх племенной табун на восток, так больше и не показывался в Пропойске, видать, остался в эвакуации. Зато Павел Егорович встретил у Сожа спецотряд Зебницкого, который направлялся из-за линии фронта в Чечерские леса. Тут он и разузнал, что немцы под Москвой не только твёрдо остановлены, но терпят сокрушительное поражение. Последние километры до Цыкунов Черногузов чуть не бежал, чтобы обрадовать всех в отряде: как раз среди партизан был тогда и Денис Зазыба. Тогда-то он и узнал о битве под Москвой, которая должна была стать поворотом в войне.
А в отряд Нарчука Денис Евменович попал неожиданно, и до этого случая ничего не слыхал о местных партизанах. Вернее, Захар Довгаль, встретив его на покосах, говорил, будто бы видели в Белой Глине ночью вооружённых людей в штатском и в одном из них узнали человека из Крутогорья. Но что это были за штатские, никто точно не знал, а если и знал, так не очень-то распространялся, то ли не имел права рассказывать, то ли другая причина заставляла молчать. Так они и не выяснили тогда ничего, подумали-подумали да и решили, что слухи остались ещё с тех времён, когда в Забеседье были московские партизаны. А оказывается, в Цыкунах стоял отряд, который весь состоял из своих людей, и Зазыба их знал.
Между тем сошлось все очень просто. Когда Зазыбе надо было до зарезу попасть в Бабиновичи, он напросился в попутчики Острашабу. Сперва сказал дома, что покажет наезженную дорогу только до реки, чтобы не ехать гостям через брод, где от растаявшего снега могла высоко подняться вода. Дальше по Беседи стояла трухлявая плотина возле старой, с незапамятных времён мельницы, и по ней, а вернее, по обычной гати, хотя и настланной посуху, иные рисковые головы переправлялись порожняком с одного берега на другой. Этим-то Зазыба и соблазнил Острашаба и его фурмана, который прямо вцепился в спасительный вариант, мол, мало ли что при таком бездорожье. Ну а, когда удачно проехали злосчастную плотину, как-то само собой получилось, что благодарные поезжане будто и не заметили, что их провожатый снова подсел в таратайку, крепко потеснив главного седока. Так они и доехали до местечка, мало уже заботясь друг о друге> потому что Денис Евменович быстро почувствовал — бывший дружок его сына забрал недавнее гостеприимство в Веремейках. Кроме того, Зазыбу все время, пока они ехали через облетевшую дубраву в Бабиновичи, беспокоило, как бы Острашаб не выкинул чего-нибудь неожиданного, например, не припомнил те застольные беседы, когда хозяин не скрывал своих убеждений и проходился по поводу существующего порядка. Поэтому Денис Евменович у первых местечковых домов слез с комендантовой таратайки и, отдав поклон, зашагал прочь, выбирая в Бабиновичи другую дорогу, которая вела к торговой площади приречной улицей и напрямик. Скоро он увидел виселицу, а на ней… Марылю. Узнал он её сразу, хотя она долго провисела в набухшей верёвочной петле и мало напоминала ту привлекательную девушку, которую Денис Евменович привёз сюда в августе на крестьянской телеге. Больше всего потрясло Зазыбу несообразно длинное, вытянутое насильственной смертью, тело Марыли, её ужасное лицо. Хотя, с другой стороны, чего можно было ждать, если человек кончает жизнь в страшных муках.