Пока же, если говорить объективно, о боевых действиях партизан в тылу нашей армии невозможно дать полной и чёткой картины. Есть только немало примеров, которые свидетельствуют о беспощадной деятельности тех партизанских групп, которыми командуют советские офицеры и комиссары, а большей частью — чекисты, особенно, если они не местные. Что же касается количественного состава партизанских групп — тех, которые были созданы партийными органами совместно с военными штабами, и тех, которые сложились стихийно из числа солдат и офицеров разбитых в летних боях и попавших в окружение частей Красной Армии, — то мы имеем данные, что в отличие от предыдущего периода, теперь, накануне зимы, они все активней распадаются. Но это совсем не означает, что бандитские шайки перестанут существовать. Нельзя не принимать во внимание и то обстоятельство, что большевистские лидеры в решающий момент попытаются наладить массовую переброску в наш тыл организованных боевых подразделений, наподобие того, в котором проходил подготовку упомянутый нами ветеринар из деревни Волковая. Стоит обратить особое внимание в связи с этим на недавнее донесение передовой команды Москвы, которая получила агентурные сведения из советской столицы, что там, на спортивном стадионе «Динамо» якобы состоялся сбор особой бригады НКВД, созданной для выполнения специальных заданий на оккупированной германской армией территории.
Из всего сказанного, таким образом, напрашивается чёткий вывод — наряду с конкретными мерами в области управления, национальной политики, карательных действий возникает все более острая необходимость перейти в этом крае к более широкой и более действенной пропаганде. Инстанции, которым надлежит осуществлять усмирение жителей оккупированной территории, ожидают специального анализа — с учётом наличествующих успехов немецкой пропаганды и опыта русской, особенно печатной. Тогда ни листовки, напечатанные на белорусском языке, ни большевистские газеты, которые распространяются так же, как и листовки с постоянными призывами к сопротивлению и партизанской войне, не будут иметь никакого резонанса».
В эту многострадальную осень — а иначе её не назовёшь — в Забеседье жили не одной работой да ожиданием, чем закончится война. Как и повсюду на оккупированной территории, были тут и немцы, были и бургомистры, были полицейские, а были и партизаны. Правда, о них больше слухи ходили, потому что одно дело немцы или та же служба охраны порядка, как называли теперь полицейских, этих всякий мог видеть, они хозяйничали в городах и деревнях; другое дело партизаны — не в каждом посёлке нашёлся бы человек, который своими глазами видел партизан. Не всякий мог и признаться теперь, что видел, чтобы не затаскали по полицейским участкам да немецким комендатурам. Но слухи ходили. И этими слухами люди тоже жили.