– Как же это… – он растерянно моргает, понимая слова, но не понимая сути. – То есть, вы…
– После завершения подготовки ты разучишься бояться и хотеть. Не совсем, конечно, – элементарные инстинкты-то у тебя должны сохраниться. Но людям никогда не снится то, что связано с элементарными инстинктами. Надо хотеть или бояться чего-то очень сильно, чтобы оно тебе приснилось. Так ведь?
– А почему вы курите? – вдруг спросил он.
Я весело вскинула брови.
– Не поняла?
– Если вы ничего не хотите, то почему курите, вы ведь не должны хотеть курить?
Как легко он всё понял. Понял и принял. Или ему это только кажется, как когда-то казалось мне. Хотя я была всё-таки чуть помладше. И только думала, как это здорово – быть богом.
– А почему ты не спрашиваешь, зачем я ем, пью, трахаюсь? – пацан залился краской до самых ушей, от чего его рыжина стала ещё ярче. – У меня никотиновая зависимость. Такие желания – инстинктивные. И, будь уверен, если я увижу мчащийся прямо на меня автомобиль, я заору и отскочу в сторону. Но забуду об этом через минуту. Потому что если не сумею забыть, то рано или поздно мне приснится этот автомобиль, летящий прямо на меня. И тогда…
– Я знал одного мальчика, – проговорил Ваня. Снова перебил, надо же! Смелеет пацан. Идёт на контакт. – Не здесь. В Алупке. У меня тётка там… И он всё время тонул. Постоянно. Глупо так тонул: то в море, то в ванной, даже в раковине раз чуть не захлебнулся, когда кран сорвало… Он мне сказал как-то, что страшно боится воды. И ему всё время снится, что он тонет. Каждую ночь.
– Ясно, – сказала я и всё-таки спросила: – В итоге он утонул?
– Не знаю. Я давно в Алупке не был.
Я кивнула. Если они сверстники, то в Алупке, оказывается, тоже есть по меньшей мере один Снящий, созревший для подготовки. Надо будет Младшему сказать, пусть старшему супервизору сообщит. Мало ли, они могут не знать. Хотя, если Ванька не врёт, случай уже слишком запущенный. Но если нет, и мальчишку завербуют и хорошенько подчистят, это сделает его по-настоящему счастливым. Редкое дело.
– А это можно? Избавиться от… того, чего боишься?
Я тоже это спросила. Да, помню, спросила. Тимур тогда улыбнулся и ответил: «Можно». Он знал, что именно это всегда интересует практикантов. Про избавление от желаний они не спрашивают. Почему-то им это кажется менее значимой потерей, чем потеря страха.
– Можно, – говорю я. – А теперь давай спать.
Как и любого новичка, с непривычки болтушка валит его наповал, а мне требуется несколько минут, чтобы мой организм отреагировал на препарат. Я сплю и вижу лес. Сейчас утро. Солнечные лучи в неподвижной листве. Дрожь росы на траве. Мои лапы мокнут в ней, папоротник хлещет бока. Я раздираю землю когтями. Травинки щекочут усы. Чую запах близкой добычи. Сжимаю челюсти. Полёвка бьётся в моей пасти. Она жива, её кровь течёт мне в горло. Я пью её ужас, её панику. Больно. Коготки на содрогающихся лапках царапают моё нёбо. Я откусываю полёвке голову и выплёвываю труп в траву. Он падает в папоротник.