- Отсюда, - сказала бабушка и спрятала под черный платок седую прядь.
Ламара тут же сбегала во двор. Когда она принесла охапку травы, бабушка велела перебрать ее и поставить в воду.
В глубоких сумерках бабушка пригласила всех в кошачью столовую, где стол был уже накрыт: в мисочке горка сырого мяса, рядом кувшинчик с травой. Ламара принесла Кинтошку и пустила на пол. Он и не взглянул на мясо, а сразу принялся за букет. Он обкусывал концы травы. Он обкусывал траву с аппетитом, а семейство уставилось на бабушку так, как смотрят на человека, выигравшего пари.
- Шени чири мэ, - сказала бабушка коту. Он не впервые поднимал ее авторитет в доме, а она, со свойственной ей сдержанностью, прочитала толковую и вместе с тем образную лекцию о пищеварении кошачьих. Оказывается, за умываньем кошка наглатывается собственной шерсти. А чтобы желудок не превращался в валенок, кошке необходима шершавая трава. И просто и мудро.
У бабушки были и более серьезные основания для торжества. Не только внучку видела она теперь чаще дома - кутила-зять приятно ее поражал. Его благодушно-рассеянные глаза с некоторых пор сделались внимательнее. Стал человек вникать в мелочи повседневного житья-бытья. Мелькали и поступки, которых никак нельзя было от него ожидать.
Недавно пришел с работы усталый, сказал, что есть будет потом, двинулся прямо в гостиную к своему любимому креслу, тому, что стоит у балконной двери, а там... разметав и хвост и лапы, блаженствует Кинто! Датико приблизился, постоял над спящим красавцем я вместо того, чтобы согнать нахала, начал что-то искать по углам. Наконец нашел низенькую скамеечку, которую бабушка обычно ставит себе под ноги, пристроил ее рядом с креслом и не без труда на ней уселся. Живот мешает, ноги мешают... он вытянул их через порог, рук тоже некуда девать. Одной на спинку стула облокотился, кулаком щеку подпер - мучается, но сидит, и не понять, что он там думает. Спина, во всяком случае, выражает думу.
Наблюдавшие все это издали женщины отпрянули. Жена решила, у Датико неприятности на работе. Теща загадочно улыбалась...
Знали б они, что подчиненные этого близкого им человека ходят теперь с разинутыми ртами и не могут понять необъяснимого: был не человек, а взрывчатка и вдруг перестал ругаться, извините, взрываться, а если по привычке и обзовет кого-нибудь ишаком, тут же спохватится, руку приложит к груди, извини, говорит, ишак тоже человек... или что-то в этом роде.
Мы понимаем, что не место здесь и не время для толкования загадочной улыбки бабушки, но несправедливо будет лишать ее воспоминаний.