— Ну, Уджента, что вы купили?
— Ничего.
— Ничего? А я-то вот думала, что вы купили все.
— Почему же?
— Это моя… романтическая идея.
Княгиня стала смеяться. Барбарелла последовала ее примеру.
— Мы уходим. Невозможно оставаться здесь с этим запахом. Прощайте, Уджента. Утешьтесь.
Андреа подошел к столу. Оценщик узнал его.
— Угодно что-нибудь господину графу? Он ответил:
— Посмотрим.
Продажа подвигалась быстро. Он всматривался в окружавшие его лица старьевщиков, чувствовал прикосновение этих локтей, этих ног; чувствовал на себе это дыхание. У него сдавило глотку от тошноты.
— Раз! Два! Три!
Стук молотка раздавался в сердце у него, отдавался мучительным толчком в висках.
Он купил Будду, несколько шкафов, кое-какую майолику, кое-какие материи. В известное мгновение ему почудился звук женских голосов и смеха и шорох женского платья у входа. Обернулся. Увидел Галеаццо Сечинаро с маркизой Маунт-Эджком и за ними графиню Луколи, Джино Бомминако, Джованеллу Дадди. Эти господа и дамы разговаривали и громко смеялись.
Он старался спрятаться, стать меньше в осаждавшей прилавок толпе. Дрожал при мысли, что его заметили. Голоса, хохот доносились до него над потными лбами толпы в удушливой жаре. К счастью через несколько минут веселые посетители удалились.
Он проложил себе дорогу среди столпившихся тел, преодолевая отвращение, делая огромное усилие, чтобы не упасть в обморок. Во рту у него было ощущение как бы невыразимо горького и тошнотворного привкуса, поднимавшегося вверх от разложения его сердца. Ему казалось, что соприкоснувшись со всеми этими неизвестными, он уходил как бы зараженный темными и неизлечимыми болезнями. Физическая пытка и нравственное терзание сливались.
Когда он очутился на улице в резком свете, у него несколько закружилась голоса. Неуверенным шагом пошел искать кареты. Нашел на Квиринальской площади; велел ехать ко дворцу Цуккари.
Но к вечеру им овладело непреодолимое желание еще раз взглянуть на эти пустынные комнаты. Снова поднялся по этим лестницам; вошел под предлогом справиться, отнесли ли носильщики мебель во дворец.
Какой-то человек ответил:
— Несут как раз теперь. Вы должны были встретиться с ними, господин граф.
В комнатах на оставалось почти ничего. В лишенные занавесок окна проникало красноватое сияние заката, как проникал и весь грохот прилегающей улицы. Несколько человек снимали еще последние ковры со стен, обнажая бумажные обои с пошлыми цветами, в которых то здесь, то там виднелись дыры и трещины. Несколько других снимали и скатывали ковры, поднимая густую, сверкавшую в лучах пыль. Один из них напевал бесстыдную песенку. И смешанная с дымом трубок пыль поднималась до потолка.