— Слушаю, — ответил Зигрист, — я вполне разделяю твои опасения и откровенно заявляю: если бы это зависело от меня, то мы не рискнули бы войти в этот дом. Именно здесь нам больше всего угрожает опасность, так как убийство рыжего Иоста наделало много шума повсюду. Власти не удовлетворились тем, что труп рыжего Иоста найден в реке, они хотят найти убийцу. Правда, пока никто не подозревает, что мы замешаны в этом деле, но в данном случае об этом знает некто, весьма ненадежный человек, и мы должны быть настороже.
— О ком ты говоришь, как о ненадежном человеке?
— О самой Ганнеле.
— Нет, она не выдаст! — воскликнул Лейхтвейс. — Она женщина и, следовательно, легкомысленна, но она никогда не предаст своих друзей.
— Я этого и не утверждаю, — возразил Зигрист, покручивая усы, — но ты сам говоришь, она женщина и, как таковая, не умеет молчать. Во всем мире есть только две женщины, которым я безусловно доверяю, это твоя жена Лора и моя Елизавета.
— Ну так вот, — решил Лейхтвейс, — мы будем настороже, и я надеюсь, что нам удастся благополучно вернуться в нашу пещеру.
Лейхтвейс и Зигрист вернулись к столу, снова кубки были налиты и все бесчисленное множество раз пили за здоровье молодой четы.
Нищие тем временем удалились. Ганнеле отпустила их с богатыми подарками. Она отдала каждому из них мешочек с двадцатью серебряными монетами и разрешила взять с собой остатки трапезы. После ухода нищих Ганнеле скрылась в своей комнате и не показывалась в течение целого часа. Отто разыскивал ее по всему дому, а когда он постучался в ее дверь, то она его не впустила.
Наконец Ганнеле вышла из своей комнаты в подвенечном наряде из дорогого белого шелка. Но вместо миртовых цветов она надела на голову венок из красных гвоздик. Вернувшись к своим друзьям, она объявила, что красная гвоздика есть эмблема свободы и крови и что поэтому невесте разбойника пристало носить только эти цветы. И действительно, красная гвоздика, эмблема пролитой крови, послужила ужасным предзнаменованием дальнейших событий.
Отто в восторге смотрел на свою красавицу невесту, обнял ее и начал целовать.
— Твои губы холодны как лед, — изумился он. — Ты целуешь меня не так горячо, как прежде. Что с тобой? Не больна ли ты? Да и глаза твои горят каким-то лихорадочным блеском. Дорогая моя, расскажи мне, что расстроило тебя, так как я сильно беспокоюсь.
— Ничего, ничего, мой милый, — слабым голосом ответила Ганнеле, — если я и волнуюсь сегодня, то это так естественно. Но клянусь тебе, я буду только тогда спокойна, когда наконец войду вместе с тобой в пещеру Лейхтвейса.