— Сын убивает родного отца! — в безумном ужасе орал старик. — Я не хочу умирать! Я жить хочу! Я отдам тебе все мои деньги, Отто, все отдам тебе вместе с мельницей, но только не убивай меня.
— Верни мне мою Ганнеле, подлец! Не нужно мне твоих денег, они запачканы кровью и проклятьями. Мне смерть твоя нужна.
Отто потащил старика к маленькому окну, расположенному на высоте двух этажей над осаждавшими дом солдатами. Внизу на веранде сверкал лес штыков.
— Что ты делаешь? — стонал мельник, тщетно пытаясь вырваться. — Боже! Ты хочешь выбросить меня из окна второго этажа?
— Мало этого, — проскрежетал Отто, — взгляни туда вниз, негодяй! Ты увидишь там сто штыков, и все они направлены на тебя. Это штыки тех солдат, которых ты призвал сюда. Вероятно, они захватили с собой штыки по твоему совету, вот ты и почувствуешь их на себе. Я швырну тебя вниз, и двадцать штыков вонзятся в твое презренное тело.
Мельник в одно мгновение осунулся и побледнел как смерть. На лысине у него выступили крупные капли пота. Он не походил уже на человека, а напоминал собою скотину, влекомую на бойню, которая видит в руках мясника сверкающий нож.
Отто поднял старика и ударил его головой о стекло окна. Лицо мельника сделалось еще отвратительнее: оно залилось кровью, так как осколки стекла разодрали ему всю кожу. Затем Отто протиснул грузное тело старика в окно, не смущаясь тем, что при этом у его жертвы должны были переломиться ребра. В следующее мгновение грузное тело мельника, скорчившегося, подобно ежу, полетело вниз. Раздался пронзительный крик. Стоявшие на веранде солдаты растерялись.
Сверху на них упало человеческое тело, и прежде чем они успели посторониться, оно стремительно налетело на штыки с такой силой, что острия их выступили наружу с другого бока. Старик всей своей тяжестью упал на торчавшие вверх штыки. Когда солдаты опомнились и опустили ружья, чтобы вытащить штыки, то оказалось, что тело мельника было пробито в четырнадцати местах.
Однако несчастный еще был жив. Из его широко открытого рта струилась кровь. Старик в последний раз открыл глаза и простонал:
— Сын — родной сын — убил меня!
Затем он судорожно повел руками, сердце его перестало биться, и душа жестокого человека, вполне заслужившего такую ужасную смерть, отлетела к престолу Вечного Судьи.
Отто, совершив это страшное дело, точно окаменел. Он закрыл лицо руками, хотя и не думал плакать о своем отце, который за деньги продал его прусским вербовщикам, который убил все, что ему было дорого.
— Отто! Отто! — вдруг послышалось внизу.
Отто узнал голос.