Я вложил клинок в ножны за плечом, а потом громко крикнул:
– Ну что, кхмет, тебе хорошо видно?!
– Не надо!!! – Донесся с дерева уже совершенно нечеловеческий рев.
Я безразлично повернулся к темнеющему в паре десятков метрах зданию. У правого угла дома засветилось одинокое окошко, но я не обратил на это внимания. Прижав левую ладонь к груди, я глубоко вздохнул, а затем выметнул ладонь вперед, в сторону темного дома…
И дом вспыхнул…
Пламя полыхнуло сразу изо всех окон, словно огонь уже давно разгорался внутри, давно жрал старое, высушенное дерево его внутренних стен, и только ждал моего приказа, чтобы вынырнуть наружу, показаться, заняться наружной оболочкой здания!
– Господин, пощадите его, погасите огонь!.. – Раздался справа тонкий девчачий голосок.
Я повернул голову. Шагах в пяти от меня стояла Мара и, прижав оба кулачка к груди, полными ужаса глазами смотрела на огонь, – Господин, я не хочу мести!..
– Это не месть, дитя мое… – спокойно ответил я, – это даже не возмездие… Это кара!
– Но там, в доме, были его жена и дети! – Воскликнула она.
Я немного помолчал, глядя в бушующее пламя, а потом, стараясь быть спокойным, произнес:
– И это кара!..
– За что?! – Мара изумленно посмотрела на меня.
– За его ложь, – ответил я, – он сам сказал мне, что его жена и дети уехали в столицу… Он сам убил их!
Я посмотрел на висящего Корду. Голова кхмета свесилась на грудь, одежда и буйная, нечесаная шевелюра дымились. Но я не взволновался за неподвижного гиганта – он был уже мертв.
И тут слева донесся тихий, какой-то прозрачный, почти нечеловеческий голос:
– Ода огню!
Я быстро обернулся и увидел, что совсем рядом стоит Фрик и, глядя в бушующее пламя огромными, остановившимися глазами, словно в трансе, бормочет:
– Из огня не возьмешь, из огня не всплывет,
То, что брошено в пламя, навек пропадет,
И из серой трухи, что оставит огонь
Не взойдет ничего, только смрадная вонь!
Нет слезы, чтоб залить этот пляшущий гул,
Нету ветра, чтоб демона-пламя задул,
Тролль тяжелый не сможет огня затоптать,
Только искру оставь – пламя вспыхнет опять!
Все горит – и железо, и камень, и лед,
В человечьей крови пламя пищу найдет,
И в зеленой траве, и в прибежище рыб,
Средь речного песка, среди каменных глыб!
Вы живым положите меня на костер —
Ох, как будет гореть прощелыга и вор,
Вас порадует копоть и искр кружева,
И судей приговор, и худая молва!
Только белую кипень рифмованных строк
Что легла под пером в свой черед и в свой срок,
Я молю люди вас, я молю, я молю!..
И вдруг Фрик рухнул на колени и из его горла вырвался дикий, безудержный вопль: