– Ха-а! – только и ответила Веда.
Скарра взглянула на нее, не очень понимая, как следует разуметь односложное замечание. Веда отвела глаза.
«Не стану же я рассказывать вам то, о чем промолчала перед судьями, – подумала она. – То есть что знала, в какое дерьмо вляпалась. И то, когда и каким образом об этом узнала».
– Хорошенького ты себе пивка наварила, – мудро отметила младшая Скарра, менее сообразительная, которая – Веда была в этом убеждена – вообще не понимала, о чем идет речь.
– Ну а как все-таки было с цинтрийской княжной-то? – не отступала старшая Скарра. – Ведь ее вы в конце концов сцапали, а?
– Сцапали. Если так можно выразиться. У нас сегодня которое?
– Двадцать второе сентября. Завтра Эквинокций.
– Ну да! Вот удивительное совпадение. Стало быть, завтра тем событиям будет точно год… Уже год!..
Веда растянулась на нарах, подложив сплетенные пальцы рук под голову. Сестры молчали, надеясь, что это было вступление к рассказу.
«Ничего не получится, сестренки, – подумала Веда, глядя на выцарапанные на досках верхних нар грязные картинки и еще более грязные надписи. – Не будет никаких рассказов. Даже не в том дело, что от вонючего Петюха несет обосравшейся подсадной уткой или каким другим коронным свидетелем. Я попросту не хочу об этом вспоминать. О том, что было год назад, после того как Бонарт ушел от нас в Клармоне.
Мы прибыли туда с опозданием в два дня, – все-таки принялась она вспоминать. – Следы уже успели остыть. Куда охотник поехал, никто не знал. Никто, кроме купца Хувенагеля, конечно. Но купец Хувенагель со Скелленом разговаривать не пожелал и даже под крышу к себе не пустил. Передал через слуг, что у него-де, нет времени и аудиенции он не даст. Филин раздувался и тощал, но сделать ничего не мог. Ведь мы были в Эббинге, а там у него никаких прав не было. А по-другому, нашими методами, за Хувенагеля браться было невозможно, потому что у него там, в Клармоне, личное войско, а ведь войну начинать было нельзя.
Ну, Бореас Мун вынюхивал, Дакре Силифант и Оль Харшейм занимались подкупами, Тиль Эхрад – эльфьей магией, а я учуивала и слушала мысли, но это мало что дало. Вроде бы узнали мы, что Бонарт выехал из города южными воротами. А прежде чем выехать…
Был в Клармоне храмик, маленький такой, лиственничный… Рядом с южными воротами, у торговой площадки. Перед отъездом из Клармона Бонарт истязал Фальку арапником. На глазах у всех, в том числе и у жрецов, на той площадке у храмика… Выкрикивал, что покажет ей, кто тут ее господин и повелитель. Что сейчас он ее батогом поучит, как хочет, а то и насмерть заучит, потому как никто за нее не встанет, никто не заступится – ни люди, ни боги».