Дальше гонец прислушиваться не стал, он был сильно утомлен. Отправился в общую ночлежную комнату, колодой повалился на подстилку и уснул.
Поднялся на заре. Выйдя во двор, немного удивился – оказалось, что он не первым собрался в путь, а такое случалось не часто. У колодца стоял оседланный гнедой жеребец, рядом в корыте мыла руки женщина в мужской одежде. Услышав шаги Аплегатта, она обернулась, мокрыми руками собрала и отбросила на спину буйные черные волосы. Гонец поклонился. Женщина слегка кивнула.
Входя в конюшню, он чуть не столкнулся со второй ранней пташкой – молоденькой девушкой в бархатном берете, выводившей в этот момент серую в яблоках кобылу. Девушка потирала лицо и зевала, прижавшись к боку лошади.
– Ой-ёй, – буркнула она, проходя мимо гонца. – Точно, усну в седле… Усну… Аауауа…
– Холод разбудит, когда кобылку разгонишь, – вежливо сказал Аплегатт, стаскивая с балки седло. – Счастливого пути, мазелька…
Девушка повернулась и глянула на него так, словно только сейчас увидела. Глаза у нее были огромные и зеленые, как изумруды. Аплегатт накинул на лошадь чепрак.
– Счастливого пути, говорю. – Обычно он не был словоохотлив или разговорчив, но сейчас чувствовал потребность поболтать с ближним, даже если этим ближним была самая что ни на есть обычная заспанная девчонка. Может, виной тому – долгие дни одиночества на дороге, а может, то, что девчонка немного походила на его среднюю дочку.
– Храни вас боги, – добавил он, – от несчастий и дурных приключений. Вы же вдвоем, да к тому же женщины… А времена теперь недобрые. Кругом опасности поджидают на большаках…
– Опасности… – вдруг проговорила девочка странным, измененным голосом. – Опасность – тихая. Не услышишь, как налетит на серых перьях. Я видела сон. Песок… Песок был горячий от солнца…
– Что? – замер Аплегатт, прижимая к животу седло. – О чем ты, мазелька? Какой песок?
Девочка сильно вздрогнула, протерла лицо. Серая в яблоках кобыла тряхнула головой.
– Цири! – крикнула черноволосая женщина со двора, поправляя подпругу и вьюки. – Поспеши!
Девочка зевнула, глянула на Аплегатта, буркнула что-то невнятное. Казалось, она удивлена его присутствием в конюшне. Гонец молчал.
– Цири, – повторила женщина. – Заснула?
– Иду, иду, госпожа Йеннифэр!
Когда Аплегатт оседлал коня и вывел во двор, женщины и девочки там уже не было. Протяжно и хрипло пропел петух, разлаялась собака, в деревьях откликнулась кукушка. Гонец вскочил в седло. Неожиданно вспомнил зеленые глаза заспанной девочки, ее странные слова. Тихая опасность? Серые перья? Горячий песок? Не иначе как не в своем уме девка, подумал он. Множество таких сейчас встречается – спятивших девчонок, обиженных в военные дни мародерами или другими бродягами. Да, не иначе тронутая. А может, просто как следует не проснувшаяся, еще толком не пришедшая в себя? Диву даешься, какие бредни порой люди плетут на рассвете, между сном и явью…