А подле них, в бронях и шеломах, как на рать, стояли княжьи. Для пригляду. Того ради, чтобы не бросились словене да сообща не пустили вора под лёд!
А мы встали напротив урман: Добрыня, я и Найдёнка. А за нами сгрудились соседи и просто все те, кто носил и сносить не мог сапоги, сшитые нашим усмарём. Сделав добро – забудь, получив – помни. Эти вступятся ещё покрепче родни!
А посередине на деревянной скамье сидел князь. Бойся, ответчик, не истца, бойся судьи…
– Ты-то куда вылез, холоп! – крикнул мне Жизномир. – Холопу на свободного не клепать!
Он, гридень, стоял со щитом и копьём, и кольчуга поскрипывала под кожушком. И зло же крикнул! Будто сам судился, а не только смотрел. Не мог, знать, успокоиться, прокараулив сестру.
– Твёрд не холоп! – сказал Добрыня глухо. – Я волю ему дал.
Люди позади нас загудели, подтверждая эти слова. Жизномир пробормотал что-то и смолк, досадливо махнув рукой… Гуннар пристально на него посмотрел.
Я поправил на себе меч в самодельных тряпичных ножнах и подумал: хоть то благо, что стужа отпустила, перестала хватать за уши и носы. Небо, точно спелёнутое серой холстиной, бросало наземь редкий снежок. Столь внезапно переменилась погода, будто сам мороз не выдержал, растаял от жара нашего костра!
– Ты, Гуннар Чёрный! – угрюмо и громко начал мой усмарь. – Тебя зову на суд честный перед Правдой и перед людьми! Ты, говорю, огнём сгубил мой двор и добро, а бабушку Доброгневу обидой со свету сжил! А скажешь, что не жёг, так отводи от себя след, а мы слушать станем, какую ещё лжу измыслишь!
Гуннар долго молчал, наконец хмуро ответил:
– Не жёг я твоего двора.
Добрыня стиснул кулаки:
– Лжу молвишь!
Гуннар на это только передёрнул плечами и не стал повторять, что не виноват.
Тут начали поглядывать на князя, и Найдёнка сжала пальцами Добрынин локоть, кусая губу. Все знали, как поступают в том случае, если двое одинаково крепко уперлись во взаимной обиде, так, что уж и не разберёшь, кому истцом быть, кому отвечать! Выносят железо и раскаляют его в жестоком огне, а потом дают обоим нести его в руках. И через день-другой смотрят ожоги: у кого как зарастает. И говорят люди, будто ни разу ещё не выходил чистым виновный – злая кривда не позволяет его язвам исцелиться быстрей… Вот и страдала Найдёнка, заранее представляя муку своего Добрынюшки. Станут испытывать, и Даждьбог весть, не ей ли будет больней!
Тут князь глянул поочерёдно на тяжущихся и впервые подал голос:
– Правда велит на железо вас обоих имать… Ты, Добрыня, поднимешь ли его в руке?
И кожемяка швырнул шапку на лёд: