Среди врачей — олимов, которые находились в тот период в отделении, публика подобралась разношерстная. Там был средних лет кандидат мед. наук, бывший доцент одного из столичных мед. институтов; молодая доктор из Молдавии со стажем 2 года — из которых 1 год и 10 месяцев она просидела в отпуске по уходу за ребенком; бывший военный врач, служивший токсикологом радиологом; молодая заведующая кардиологическим отделением из Ленинграда, и два стажера, только что закончивших институты.
В эту пеструю компанию затесался еще один персонаж доктор Джамши — 45-летний врач из Ирана. Кстати, до сих пор я не знаю, имя это или фамилия. По его словам, жил он там неплохо, держал в Тегеране частную клинику и преуспевал. Во времена шаха жизнь была чудная, когда пришли хомейнисты — стало поскучнее, но его никто там не обижал, он лечил, по его словам, всю столичную элиту и делал неплохие деньги. Что его дернуло переехать в Израиль — он и сам толком не понимает, скорее всего, сионистские иллюзии. Так или иначе, сложным путем через Турцию он вывез всю семью, откуда уже и совершил алию — так называется на иврите приезд еврея в Израиль — в дословном переводе — «восхождение». На привезенные с собой деньги он купил квартиру, поселился в ней и начал бомбардировать Минздрав просьбами признать его врачом-специалистом, каковым он считался в Иране. Ему предложили сначала пройти стажировку в отделении, а уже затем будет решен вопрос о его аттестации. Так он и появился в больнице Асаф Харофэ.
Худой, в толстых очках с еще более толстыми дужками, в которых скрывался слуховой аппарат, с гнусавым голосом и тягучим иранским акцентом, он производил странное впечатление, как человек, не вполне понимающий, где он находится и что делает.
По утрам он вместе со всеми брал больным кровь на анализ. В его руках тонкая иголочка для взятия анализа крови становилась орудием пыток. С первого раза в вену он не попадал никогда, но не отступался, а продолжал колоть и колоть, пока не достигал результата.
Правда, взятая таким травматичным образом кровь обычно сворачивалась, и кому-то из нас потом приходилось повторять анализ. Вскоре больные его уже знали. Если он приближался к палате, все ходячие разбегались, а лежачие прятались под одеяло. Закаленные медсестры бледнели, видя мучения его жертв. После его подобной деятельности больные целыми палатами умоляли о выписке — пережить подобное еще раз не соглашался никто. В итоге его стали посылать с анализами лишь к полным маразматикам или к больным в коме.
При снятии больному кардиограммы он умудрялся так запутывать провода прибора, что несчастного пациента потом освобождали по 15 минут.