— Эй, Регуляторы! — позвал вдруг Костя. — А куда это Сан Сеич исчез?
— Плачет на заднем дворе, — сказал Гош очень жестко. Он сидел, неестественно выпрямившись, уперев руки в бока, и глазами ел Белого.
— Не придуривайся! — рыкнул на него Белый. — Тебе же снизили агрессию, разве нет? И подняли критику. Знаешь, чего тебе не хватает? Попроси Сан Сеича, чтобы на завтрашнем сеансе немножко опустил тебе самооценку. Понял?! Никто тебя не обижал, ты! И не собирался даже! Я просто честно сказал!.. И теперь ты знаешь, что я думаю! Не о тебе, ясно?! Не-о-те-бе! А обо всей этой безумной жизни!
— А я, значит, самое плохое, что в этой жизни есть, — негромко, но с угрозой заметил Гош.
— Нет, друг мой Гошка, ты не самое плохое. Но ты самое опасное.
— Да почему же?! — искренне расстроился Гош. Видно было, что он уже не злится, а именно расстраивается. Только очень уж агрессивно это у него получалось.
— Потому что мы живем этой жизнью, — объяснил Белый, тоже немного успокаиваясь. — А ты в нее играешь. Балуешься. Ты уверен, что она пройдет, как сон. И значит, можно пока немного развлечься. Заодно — поиграть на нервах четверых молодых идиотов и одного старого дурака… А я тебе говорю — не пройдет эта жизнь! И она еще тебя поставит на четвереньки, может, даже похуже, чем нас. Это я так… Не пугаю. Даже и в мыслях нет. Я просто очень хочу, чтобы ты очнулся по-настоящему. Так, как мы.
— Жизнь есть сон, — ухмыльнулся Гош. — Кальдерон. Н-да. Я в нокауте.
— Пирамидон, — срифмовал Цыган. — Что такое?
В наступившей тишине раздался характерный клацающий звук. Четверо обернулись на него резко, как ужаленные. Костя ловко провернул свой «Макаров» на пальце и убрал его в плечевую кобуру.
— Сдурел?! — в глубоком изумлении спросил Белый.
— Я в потолок собирался, — объяснил Костя. — В случае чего. Так, для отрезвляющего эффекта.
— Если ты в прошлой жизни действительно воевал, — сообщил Белый, — то армию твою били все, кому не лень.
— Остынь, а? — попросил Костя. — Ты бы себя видел минуту назад. Я думал, сейчас на самом деле война начнется.
— Ни малейшего шанса, — отрезал Белый. — Я себя контролирую. Я просто за Сан Сеича обиделся.
— Почему? — удивился Костя. — Мало ли, зачем он ушел… Может, еще вернется.
— Пирамидон — это таблетки, — вступил Гош невпопад, но примирительным тоном. — Кажется, анальгетик, то есть, от боли. По-моему, конкретно от головной. А Кальдерон — это такой очень древний европейский автор, прославившийся небольшой пьесой с символическим названием «Жизнь есть сон». Вот. Если кто-то хочет послушать лекцию про анальгетики — милости прошу. Ну и что, мне теперь застрелиться? Белый, ну как ты не можешь понять…