– Да, сия тайна покрыта мраком, – усмехнулся гость, вспомнив рыбный завтрак, недавно приготовленный Любой.
– Для нас это отнюдь не тайна, – сказал Всеволод Львович, поглаживая вспотевшую лысину. – Но мы не проболтаемся. Нет, нет! Пусть одни хранят самое дорогое в памяти, другие – на сберкнижке, а мы – на замке. Вот так-то! Кто из нас прав? Ну-ка рассудите.
– Когда-нибудь судьи рассудят, – кашлянул гость в кулак, разглядывая поющих канареек в роскошных клетках. – А почему у вас такое однообразие – канарейки да канарейки?
Лев Борисович отпустил Элоночку побегать и ответил за сына:
– До судьи далеко, как до Бога! Да и неведомо еще, кто вправе судить, а кто нет. Я считаю, что каждый мало-мальски мыслящий человек – сам себе судья. Поймешь это – судьба в твоих руках, а не поймешь – все твои надежды будут на Бога и на добрых людей, которые, как доказано наукой, практически вымерли. А канарейки, молодой кент, это птицы счастья. И пение у них божественное. Да, божественное! Вы только вслушайтесь, как сладко разливаются их голоса. Это же чудо-оркестр! Знаете, когда я слышу этот оркестр, мне кажется, что где-то рядом стоит волшебная машинка и чеканит золотые монеты. А они рассыпаются и рассыпаются по мраморному полу. Как золотой дождик. Вы слышите, какой это приятный золотой звон! Эх, даже умирать не хочется! – он прослезился и для пущей убедительности приложил руку к сердцу. Ему подтявкнула Элонка и завертела хвостиком, за что была награждена воздушным поцелуем.
Кукушкин чуть было не поверил в искренность старика, но жесткая и, надо полагать, честная мысль Хитроумова-младшего: «Ну, старая развалина, за всю свою жизнь не научился варить лапшу, а вешать пытается всем!» – вмиг отрезвила его.
В гостиную вошли еще два члена этой семьи. Рита от радости хотела броситься на шею Кукушкину, но Виктория Леонардовна вовремя всучила ей поднос со спиртными напитками.
– Василий Васильевич, как это мило с вашей стороны, что вы здесь! – защебетала дочь, поднеся ему фужеры и рюмки со спиртным так близко к лицу, будто он должен был их поцеловать. – Здравствуйте, здравствуйте, уникальный мой человек!
– О Риточка, с вашим появлением в этом рае стало еще светлее, – Вася поцеловал ей руку выше кисти, от чего поднос задрожал.
– Ой, неужели это правда! Боже мой, какая честь, вы не представляете…
– Рита, что ты такое говоришь, – сделала замечание дочери мать. – Почему ты решила, что Василий Васильевич не может представить…
– Ой, ну мама, что ты такое говоришь! – дочь решительно отдала поднос матери и повесилась-таки на шею гостю. – Василий Васильевич, извините, но я ничего не могу с собой поделать. Я так рада, я так рада… Вы мой бог, мой судья и моя надежда на мое счастье.