Своего несчастного друга из Москвы он застал в кровати. Лицо его было в синяках, и даже наклеенные пластыри не могли скрыть всех побоев. Кукушкин ужаснулся: только теперь ему стало ясно, какие страдания за него приняли.
– Ты ел что-нибудь?
– А зачем, – обреченно ответил Курочкин. – Я хочу умереть. Все равно я никому не нужен…
– Ну, для этого не надо было уезжать из. Москвы! – Кукушкин брезгливо скривился: по всей квартире валялись кусочки колбасы, стоял неприятный запах. – В нашем городе похоронное бюро работает хорошо, но… дурное дело – не хитрое.
– Вот и прекрасно: ехал я на свою свадьбу, а попаду на собственные похороны…
– Ладно, не ной, мученик, – Кукушкин с грохотом открыл окно, – похороны не состоятся! У нас с тобой есть дела поважнее. Поднимайся!
Пока Курочкин со стонами одевался, Кукушкин наводил порядок в квартире и пытался поднять настроение гостю:
– Что надумал, чудак-человек. Да у нас такие шмары, что из гроба тебя поднимут!
– Мне никого не надо, мне нужна только Оля. Я с ней целый год переписывался. «Целый год! Мы прожили с ней целый роман. Впрочем, тебе этого не понять…
– Ну куда уж мне до нее, она переписывалась с самим Курочкиным из Москвы! – с небрежной иронией заговорил Кукушкин. – Только ваш дурацкий роман, прожитый за целый год, я перечеркнул одним только взглядом. А ты верь после этого бабам, верь, если дурак!
– Не смей так говорить об Оле! – Курочкин сейчас ненавидел Кукушкина.
– А почему это не сметь? Слушай, ты не просто дурак, ты блаженный дурак, а это уже опасно. Ты понимаешь жизнь искаженно, а не такой, какой она есть на самом деле. Поражаюсь я тебе, мясо и балыки воровал на мясокомбинате, как все, а жизнь… жизнь понимаешь, как невинный ягненок!
– Я не воровал! – Курочкин оскорбился. – Это мне подарили на свадьбу! И вообще, запомни: я никогда и ничего не украл даже на копейку! А на мясокомбинате я работал завклубом, у меня режиссерское образование. Я закончил институт культуры…
– Понятно, можешь не продолжать. Такие, как ты, не воруют, они просто получают в подарок ворованное. Ну да ладно, садись! – Кукушкин выложил из сумки на стол еду и выпивку. – Буду тебя перевоспитывать.
– Себя лучше перевоспитай! – Курочкин решил сопротивляться.
– Поздно, горбатого могила исправит, – самокритично и самодовольно сказал Кукушкин и разлил коньяк в принесенные с собой хрустальные рюмки. – Давай, тезка, будь мужчиной! Запомни, бабы не любят таких…
– Не все бабы… женщины одинаковы! – Курочкин схватил рюмку, опрокинул в себя коньяк и налил снова. Ему хотелось расслабиться.