– А что, он – они его…
– О, да, его били, еще как! Он не говорит об этом но у него на лице большой шрам – от виска к подбородку. Я мельком видел Генри Видера. Вы помните, какой он был – крепкий, как дуб? Теперь он все время дергается при любом неожиданном звуке вздрагивает, ловит ртом воздух. Он не узнал меня; он, наверно, никого не узнает.
Дормэс заявил родным – и постарался, чтобы об этом знало как можно больше народа, – что все еще ищет подходящий фруктовый сад, куда бы можно было переехать с семьей; после этого он отправился в путешествие в южном направлении, взяв с собой в портфеле пижаму, зубную щетку и первый том «Заката Европы» Шпенглера.
Адрес, указанный Карлом Паскалем, оказался конторой очень почтенного торговца церковной утварью и одеждой, находившейся в Хартфорде в штате Коннектикут над помещением кафе. Хозяин – большой джентльмен – проговорил с Дормэсом не меньше часа о цимбалах, клавикордах, о музыке Палестрины и лишь после этого направил его к инженеру, занятому постройкой дамбы в Нью-Гемпшире, а тот, в свою очередь, послал его к портному, в маленький магазинчик в переулке в городе Линн; и только этот последний послал его, наконец в северную часть штата Коннектикут, в восточный штаб Коммунистической партии Америки – того, что от нее осталось. Не расставаясь со своим портфелем, Дормэс поднялся на холм по скользкой от грязи дороге, непроходимой для любого автомобиля, и постучал в облезлую зеленую дверь низкого домика, скрытого за кустами старой сирени и таволги. Худая женщина открыла дверь и окинула его неприветливым взглядом.
– Я хотел бы поговорить с мистером Эйли, мистером Бэйли или мистером Кэйли.
– Никого из них нет дома. Вам придется прийти еще раз.
– Что ж, тогда я подожду. Что остается делать в наше время?
– Хорошо. Входите.
Спасибо. Передайте им это письмо. (Портной предупредил его, что «все это выглядит довольно глупо, все эти пароли и прочее, но вы понимаете, если заберут кого-нибудь из Центрального Комитета…»
– Он издал свистящий странный звук и провел ножницами по горлу.) Она провела его мимо круто поднимавшейся кверху лестницы и впустила в маленькую комнату с дешевыми узорчатыми обоями и гравюрами на стенах. В комнате было несколько черных деревянных кресел-качалок с ситцевыми подушками, и Дормэс сел в одно из них. Читать было нечего, кроме сборника методистских церковных гимнов и настольного словаря. Гимны он все знал наизусть, и к тому же он всегда любил читать словари – бывало даже, что, увлекшись словарем, он задерживал очередную передовую статью. Он с удовольствием открыл словарь: