Сарасон знал о том, что обнаглевшие промышленные бароны при помощи ММ избавлялись от «смутьянов», в особенности от евреев-радикалов, а под евреем-радикалом понимался еврей, у которого не было собственного предприятия. (Некоторые бароны и сами были евреями; но нельзя же доводить расовую лояльность до абсурда, позволяя ей идти вразрез с интересами бумажника.) Преданность всех тех негров, у которых хватало ума удовлетворяться безопасностью и хорошей платой и у которых не было каких-то там дурацких идеалов, Сарасон обеспечил себе тем, что сфотографировался, пожимая руку знаменитому негритянскому священнику, доктору Александру Ниббсу, а также широко рекламируемыми сарасоновскими премиями неграм, имеющим самые большие семьи, или с рекордной быстротой натирающим полы, или же дольше всех проработавшим без отпуска.
– Наши добрые друзья-негры никогда не станут бунтовать, если их поощрять таким образом, – заявил Сарасон репортерам.
Сарасон с большим удовлетворением узнал, что в Германии все военные оркестры исполняют теперь его национальный гимн «Славься, Бэз» наряду с гимном «Хорст Вессель». За границей ему приписывалось авторство и текста и музыки этого гимна, хотя он, строго говоря, написал только слова.
Точно так же, как мелкого банковского служащего одинаково заботит как местопребывание банковских облигаций на сотню миллионов долларов, так и десяти центов его личных денег, предназначенных на завтрак, так и Бэза Уиндрипа одинаково заботило благосостояние, то есть повиновение ста тридцати с лишним миллионов американских граждан, и такая мелочь, как настроение Ли Сарасона, в чьем одобрении он видел наивысшую награду. (Жену свою Уиндрип видел не чаще раза в неделю, и, во всяком случае, какое значение могло иметь мнение этой простой женщины?) Гектор Макгоблин пугал его своими демоническими замашками; военный министр Лутхорн и вице-президент Пирли Бикрофт порядком ему приелись, хотя раньше он любил их; в них было слишком много от его собственного провинциального прошлого, убегая от которого он взвалил на себя даже ответственность правителя страны. Он полагался и надеялся только на неисповедимого Ли Сарасона, и этот Ли, с которым он хаживал когда-то на рыбную ловлю, на попойки, а однажды даже на мокрое дело и в котором он видел самого себя, только наделенного большей уверенностью и красноречием, был теперь поглощен мыслями, в которые Бэз не мог проникнуть. Улыбка Ли была ширмой, а не окошком.
Чтобы проучить Ли и таким путем вернуть его дружбу, Бэз, назначив на пост военного министра вместо симпатичного, но недостаточно расторопного полковника Лутхорна (Бэз объяснил свое решение тем, что Лутхорн «не тянет») полковника Дьюи Хэйка – уполномоченного Северо-Восточной области, отдал Хэйку также пост верховного маршала ММ, который до того времени наряду с десятком других должностей занимал Ли. Бэз ожидал со стороны Ли взрыва возмущения, за которым последует раскаяние и возврат прежней дружбы. Но Ли сказал только: