И вот однажды вечером, когда Арас сунул голову к ним в камеру и грозно рявкнул: «Эй ты, Джессэп, что же это у тебя один бак совсем грязный?» – Дормэс спокойно окинул взглядом камеру, которая в течение шести месяцев была для него спальней, кабинетом и скинией, взглянул на Карла Паскаля, который читал на своих нарах, медленно покачивая ногой в одном рваном носке, на Трумена Уэбба, штопавшего штаны, на клубы табачного дыма под потолком вокруг электрической лампочки и молча вышел в коридор.
Стояла мглистая январская ночь.
Арас сунул ему старую шинель ММ, шепнул на ходу: «Третий проход справа; фургон против церкви на углу» – и исчез.
Дормэс на четвереньках пролез под колючей проволокой и спокойно вышел на улицу. Вдалеке маячил единственный часовой, и он, судя по нетвердой походке, был пьян. За квартал от него стоял мебельный фургон.
Шофер и его помощник приподняли его домкратом и, видимо, готовились менять огромную шину. При свете фонаря Дормэс рассмотрел, что шофер был тот самый человек с физиономией бандита, который развозил пакеты с листовками Нового подполья.
Шофер буркнул: «Влезайте – живо». Дормэс притаился между письменным столом и качалкой.
В то же мгновение он почувствовал, что фургон стал прямо – из-под него вытащили домкрат, – и услышал голос шофера:
– Порядок. Поехали. Придвиньтесь-ка поближе и послушайте, что я вам скажу, мистер Джессэп. Вам слышно? ММ не слишком-то строго стерегут таких, как вы, почтенных джентльменов. Они считают, что стоит у вас отобрать ваши конторы, особняки и автомобили, у вас уже ни на что не хватит пороху. Но вы вроде не такой человек, мистер Джессэп. А потом они уверены, что, даже случись вам бежать, они без труда поймают вас снова, потому что вам не спрятаться, как парню, который уже давно шатается без работы и немало побродяжил на своем веку. Но вы не беспокойтесь, мы все устроим. У революционера всегда есть настоящие друзья – и враги тоже, это уж верное слово.
Тут только Джессэпу пришло в голову, что по приговору Эффингэма Суона он в случае побега подлежит смертной казни.
– А ну его ко всем чертям! – пробормотал он, как это делал Карл Паскаль, и с наслаждением вытянулся в мчавшемся грузовике, радуясь движению.
Свободен! Мимо него мелькали огни встречных деревень.
Один раз его спрятали под сеном в сарае; в другой раз – в еловой роще высоко на горе; а одну ночь он проспал на крышке гроба в мастерской гробовщика. Он крался укромными тропинками; ехал в машине аптекаря; укутанный в меховое пальто с высоким воротником и в меховой шапке трясся в коляске мотоцикла сотрудника Нового подполья, служившего взводным командиром у ММ. Последний высадил его перед нежилым домиком, к которому их привел извилистый проселок. У дома этого был совсем запущенный вид: некрашеные, потемневшие стены, осевшая крыша и сугробы до самых окон.