— Никто не искал, никто не звонил, никому я не нужен?
— Вроде не звонили… Все знают, что тебя нет в городе… Чего звонить…
— Опустел, значит, город, обезлюдел.
— Не скажи… Такие толпы по магазинам носятся — того и гляди затопчут! А знаешь… — обернулась мать от плиты, — был звонок… Совсем недавно… Как же он назвался? Тут у меня записано на календаре… Вот, Павел Николаевич. Знаешь такого?
— Встречались.
— Он хороший человек?
— Надеюсь. Ничего не передавал?
— Спросил, когда возвращаешься.
— А ты?
— Не знаю, говорю… Я ведь и в самом деле не знала, когда приедешь… Предложила ему оставить телефон — отказался. Сказал, что ты знаешь, как его найти.
— Найду, — обронил Андрей.
— А больше вроде никто не звонил. — Мать попыталась продолжить разговор, но Андрей замолчал.
А уже вечером, погуляв по городу, начав потихоньку привыкать к нему, набрался наконец решимости позвонить родителям Светы. Он понимал, что звонить все равно придется, и чем быстрее это сделать, тем лучше. Иначе он будет думать только об этом звонке, только к нему готовиться, только его опасаться. Дождавшись, когда мать выйдет на кухню, он набрал знакомый номер. Трубку поднял отец Светы, и Андрей поразился перемене — его голос был почти старческий.
— Здравствуйте, Сергей Николаевич… Это Андрей.
— Андрей? Простите… Какой Андрей?
— Не узнаете, Сергей Николаевич?
— А… Теперь вот узнал. — На другом конце провода наступило молчание, и чем дольше оно тянулось, тем становилось тягостнее. Андрей понял, что разговора не получится.
— Я только сегодня приехал… И вот решил позвонить…
— Понятно… Проветрился, значит, немного, развеялся… Спасибо, что не забыл, очень приятно.
— Как я мог забыть, Сергей Николаевич!
— Вот и я говорю… Только вот что, Андрей… Не надо больше звонить. Знакомство исчерпано, воспоминания, связанные с тобой, радостными не назовешь… Живи себе. — Из трубки послышались частые короткие гудки.
Андрей осторожно положил трубку на рычаги и остался неподвижно сидеть у телефона. Ничто не изменилось в его лице, во взгляде, в позе. Человек, взглянувший на него со стороны, увидел бы лишь невозмутимость Андрея, спокойствие, хотя точнее было бы назвать это состояние какой-то окаменелостью. Этому он научился у китайца. Радость ли у тебя, горе, испуган ты, подавлен, торжествуешь победу — твои чувства пусть клокочут внутри. Единственное, по чему можно было догадаться о волнении Чана, — он вскидывал голову, словно подставляя лицо под удары, от которых не уклонялся, которыми скорее упивался. И вот сейчас, услышав короткие гудки, положив трубку на рычаги, Андрей незаметно для самого себя вскинул подбородок. Бейте, дескать. Заслужил.