— Знаю, — нетерпеливо перебил начальник тюрьмы. — Говори дальше.
— То, что я перечислил, — это уже больше двух часов. Потом поднимать начнет…
— А чего там поднимать-то?
— Ну, как… То мимо пронесет, то трубу зацепит, то зависнет на такой высоте, что до него и не дотянуться… Сколько раз, помню, бывало на трассе… — Пыёлдин задумчиво уставился в зарешеченное окно, за которым полыхала синева свободного неба.
— Дальше!
— Вот так с третьей попытки и посадим. Тут же гайками зажмем, контрики закрепим… И дело сделано. Стоит, красавица, на зависть всем остальным тюрьмам государства. Но ведь надо еще троса отцепить, а это опять для водилы посадка на тюремный двор… Потом уже можно звать сварщика, дальше все проще… Наварить ступеньки, присобачить площадку, из арматурной проволоки перила сделать…
— И все?
— А там нужно и о банкете подумать.
— О каком банкете?
— Положено, начальник… Обновку обмыть надо… А то ведь завалится площадка в неурочный час, как пить дать завалится… Вы вот с руководством воинской части коньячку отведаете, а нам на обед по компоту выдадут за хорошую работу, — Пыёлдин горестно усмехнулся. — Мы свое место знаем, сделали доброе дело — и на нары, срок досиживать, хорошую характеристику зарабатывать.
— Да ладно тебе… Поднесу коньячку, так уж и быть, — Суковатый махнул тяжелой мясистой рукой. — За хорошую работу можно по сто грамм.
— Много доволен, — пробормотал Пыёлдин, пряча глаза. — Премного благодарен, — он еще ниже опустил голову, чтобы не заметил начальник тюрьмы дьявольского блеска в его глазах.
— Отведи в камеру, — приказал Суковатый конвоиру. — Пусть пока отдыхает, сил набирается.
Пыёлдин вышел, так и не подняв глаз. Заложил руки за спину, как положено, ссутулился, вперил глаза в крашеный бетонный пол и зашагал по знакомому до каждого гвоздя коридору в камеру, провонявшую всеми человеческими отходами, которые только можно себе вообразить.
* * *
Следующие две недели прошли в напряженных подготовительных работах. Бригада из двенадцати человек, которых отобрал сам Пыёлдин, руководствуясь одному ему известными признаками, медленно, но верно продвигалась вперед, выполняя порученное дело.
Несколько дней сколачивали опалубку на крыше, закрепляли ее, потому сама по себе она стоять не могла и начала расползаться еще до заполнения бетоном. Зэки ворчали, Пыёлдин носился от подвала до крыши, покрикивал, что-то отмерял шагами, сбивался, начинал сначала. Видимо, в жизни ему не часто доводилось пользоваться рулеткой, если он вообще когда-нибудь держал ее в руках. Топор тоже валился у него из рук, молоток бил вкось, вгоняя гвоздь в толстую доску так причудливо, что никогда нельзя было предугадать, куда гвоздь пойдет — острие вылезало в самых неожиданных местах, так что и вытащить его было непросто. Доски раскалывались, приходилось отпиливать новые, Суковатый ругался на чем свет стоит, поскольку доски эти, по его прикидкам, должны были остаться и отправиться в другое место, более милое его сердцу, нежели тюрьма, наполненная отвратительными зэками, от которых каждую минуту можно было ожидать какой-нибудь гадости.