— Ладно, батя, разберемся, — потерял летчик терпение. — Посторонись-ка!
А Пыёлдин обиделся.
И ужаснулся.
Не на летчика обиделся, жизни своей ужаснулся. Уж если ровесник называет его батей, причем спокойно, не желая оскорбить, а даже с некоторым уважением к возрасту.
Нет, сливай воду, ребята, сливай воду.
Никогда, Каша, ты не будешь моложе и красивее. Ты сможешь только отмыться, отплеваться, отгавкаться, но не более того. Назад пути нету, Каша. Или сейчас, или никогда. Через десять лет ты выйдешь отсюда уже не батей, ты выйдешь сраным стариком. Только так тебя будут называть, только так…
От печальных мыслей его отвлек Витя. Он неслышно подошел сзади, тронул Пыёлдина за локоть.
— Ну? — резко обернулся тот.
— Ключей нет. Каша… Нет ключей.
— Будут, — заверил Пыёлдин, ощутив вдруг необыкновенный подъем, ощутив, как наполняет все его существо отчаянное безрассудство, когда немеют губы, а в груди холод и сквозняк. А это, он уже знал по своему опыту, означает успех, победу и торжество. Давай, Аркаша! Помогай тебе бог! Давай, миленький, давай, хорошенький… Не вечно же тебе гнить в этих стенах, на этих нарах… А если наделаешь в штаны — догнивай здесь, сучий ты потрох!
Он твердил и твердил эти слова, пытаясь взбодрить себя и вытеснить, выдавить из души остатки осторожности и опасливости.
— Что будем делать? — спросил Витя.
— Ключи вон у того, тощего, — сказал Пыёлдин. — Он будет вести машину, значит, и ключи у него. В курточке карманов нет. Значит, они у него в штанах. Все самое ценное настоящие мужчины носят в штанах! — хохотнул Пыёлдин неожиданно подвернувшейся шутке. Но Витя даже не улыбнулся, он просто не услышал ничего, кроме самого важного — ключи в кармане штанов у тощего вертолетчика.
А Пыёлдин, с собачьей улыбкой глядя в небо, на вертолет, на дурацкую мачту, которую приволок Суковатый в надежде на повышение (интересно, а какое повышение может быть у начальника тюрьмы?), загребая ногами пыль тюремного двора, подошел к расположившимся в тени зэкам, постоял, глядя в землю…
— Что скажешь, Каша? — рассмеялись они дружно, в каком-то своем согласии. — Устал маленько? Притомился, бегаючи за начальством по пятам? Присядь, отдохни малость!
И опять расхохотались, беззлобно, а потому особенно обидно.
— Значит, так, — произнес Пыёлдин негромко. — Значит, так… Только тихо… Поняли? — прошипел он зло, совсем не тем тоном, дурашливым и угодливым, к которому все уже привыкли. — Не надо слов, движений, суеты… Лежите, как лежали… Сейчас отлетаем. Повторяю для идиотов — сейчас отлетаем. Спокойно, без дури. — Пыёлдин, сощурившись, посмотрел в синеву неба, чтобы конвоиры видели — зэки глупы, ленивы, расслаблены. — Готовьтесь, ждите моей команды. Всем оставаться на местах. Следите за стукачами — ни один из вас не должен отлучиться. Кто на волю не желает — дотаивайте здесь.