Вместе с вернувшимися связными прибежал Юрка. Даже в темноте чувствовалось, что он цветет в улыбке, наверняка хочет что-то сказать, может быть, даже покаяться в недавнем, но Каргин опередил его:
— Разверни свой взвод навстречу той машине. Ну, той самой, что туда убежала. Она вот-вот обратно драпать будет.
Под машину так расчетливо метнули связку гранат, что она рванула под мотором. Пятерых полицаев, которые еще недавно тряслись в ее кузове, забрав их оружие и документы, оставили там, где догнала их внезапная смерть. Правда, Стригаленок предложил швырнуть их тела в огонь, пожиравший кузов машины, но Федор, так зыркнул на него своими глазищами, что тот поспешно отступил в густую темень, окопавшуюся под деревьями.
Прошло еще несколько минут, и снова на юге в небо поднялась ракета. Казалось, она карабкалась уже неторопливо, солидно, как и полагается вестнику победы.
— Начать отход, — сказал Каргин и только сейчас почувствовал, что почему-то ломит все тело. Так ломит, будто с непривычки всю-то ноченьку дрова колол, стога метал, рыл окоп полного профиля или еще что-то подобное делал.
— Как все просто! И нисколечко не страшно! — восторженно сказал кто-то из новеньких.
Каргин довольно усмехнулся.
6
Что Авдотья схвачена и подвергнута допросам, Василий Иванович узнал неожиданно, можно сказать, случайно. Просто услышал разговор двух полицаев о том, что старая ведьма по-прежнему только лается нещадно и — ни слова в ответ на вопросы. В голосах полицаев звучало неподдельное уважение к той женщине, и Василий Иванович захотел взглянуть на нее, чтобы потом, если представится хоть малейшая возможность, попытаться помочь ей. Может быть, быструю смерть принять и тем от пыток спастись. Но обязательно помочь. Поэтому и завернул в камеру допросов.
Сначала не узнал Авдотьи: на полу, темном от крови, привалившись обмякшим телом к стене и судорожно дыша, сидела совершенно седая старуха. В ее лице не было ни кровинки. И вообще, если бы не хриплое дыхание, с трудом дававшееся Авдотье, ее можно было бы принять за мертвую.
И все-таки в ее лице было что-то знакомое до боли, и он подошел поближе, склонился над ней. Однако и теперь не сразу узнал. Лишь когда она открыла глаза и взглянула на него, сначала отчужденно, стеклянно, а потом — осознанно, у него непроизвольно вырвалось:
— Авдотья?!
Золотарь, самодовольно щурившийся за его спиной, моментально подался вперед и вкрадчивым голосом спросил:
— Знакомая ваша?
Однако Василий Иванович уже снова полностью владел собой, он спокойно, даже с некоторой иронией взглянул на своего помощника и ответил: