Стражники растащили их, но и после того Мария пошла за матерью. Она забегала вперед, хватала за платье, за руки. Ее отталкивали, несколько раз она падала.
Как она потом попала домой, кто отвел ее от здания бывшей духовной семинарии на Московской улице, где теперь помещалась особая следственная тюрьма, на Сквозной переулок, Мария не знала. У ворот тюрьмы она повалилась без памяти.
Пришла она в себя от того, что ее осторожно гладили по голове.
Мария открыла глаза: она была дома, лежала на койке. Пол подметен, на столе миска с оладьями, макитра…
По голове ее, словно маленькую, гладила Пелагея Гаврилова, соседка.
— Поешь, голубушка, — говорила она. — Я тебе вот оладушек принесла, робленки… О матери-то ты не горюй. Мир не без добрых людей. Чего ж с нее взять-то, с Анны?
Мария схватила руку Пелагеи, прижала к губам, снова заплакала.
А Пелагея гладила ее по голове, по спине, приговаривала:
— Ничего, милая, ничего… Все обойдется, подержат, подержат Анну да выпустят…
Хорунжий Власюк, командир сотни, сопровождавшей Африкана Богаевского, получил в тот день очень простой приказ: арестовать машиниста шахтного подъема Цукановского рудника Харлампия Чагина.
Если арест проведет сотня атаманского полка, а не два-три филера или стражника, это будет внушительно, произведет на шахтеров должное впечатление.
Власюк понимал, чего от него хотят. На рудник надо налететь вихрем, оцепить, отрезать от города. Горняцкая братия должна почувствовать силу — гибкую, стремительную, беспощадную. Основная масса рабочих живет в городе, но возле террикона, словно грибы вокруг пня, лепятся землянки. Их жители увидят все своими глазами и расскажут другим.
В чем заключалось преступление Харлампия Чагина, Власюк не знал. Да его это и не интересовало. Приказ он получил от самого Богаевского и выполнять его намеривался точно, благо «атаманцы» были не прочь «поразвлечься». Им надоело сопровождать Богаевского в поездках по городским улицам, хотелось чем-то позабавиться, хотя бы поскакать по степи.
Когда сотня ворвалась на Цукановский рудник, Власюк первым подлетел к машинному сараю. Широкая, как ворота, дверь была распахнута. Власюк соскочил с коня, передал ординарцу повод лошади. В этот момент из ворот выглянул и хотел скрыться какой-то парень, измазанный углем и машинным маслом. Власюк схватил его за рубаху.
Подбежал бритый полный мужчина в коричневом пиджаке — агент освага — осведомительного агентства, занимавшегося агитацией и политическим сыском, — который, как знал Власюк, будет ждать на шахте. Он глянул на парня, замахал руками: