На одной станции стояли особенно долго. Возле самого вагона кто-то кричал:
— Когда всех забастовщиков перевешаем, тогда и поедете дальше!
Потом несколько вагонов отцепили, погнали куда-то, а голос все надрывался:
— Из ремонта же только вышли вагоны! Из ремонта, а ни одной целой рессоры нет!
Ехали в их вагоне в основном женщины, некоторые с детьми. На стоянках все они не сводили глаз с узкой щели отодвинутой двери. Мария догадалась, что это едут жены и матери отступивших на север красногвардейцев либо же арестованных, расстрелянных.
Тощий парень, его звали Федоркой, стал вдруг о ней заботиться.
— Что ты, девка? С голоду помираешь? — он протянул ей жестяную кружку с кипятком. — Да пей, дуреха!
Он со всеми перезнакомился, с каждым был за своего, вмешивался в разговоры, кого-то опекал, против кого-то ополчался.
Потом поезд стал. Мария как-то сразу почувствовала, что уж это и есть последняя остановка. За стенками вагона было необычно тихо, и лишь в стороне паровоза слышались крики, но тоже какие-то необычные.
Мария вслушивалась в наступившую тишину растерянно, с тревогой. То, что ей теперь придется самой что-то делать, идти, просто двигаться, показалось вдруг невероятно трудным, тягостным. Она ослабела от дороги, у нее не было сил.
Видимо, такое ощущение пришло не только к ней. Весь вагон притих, насторожился, словно спрашивая: «А может, поезд пойдет дальше?».
Крики приблизились. Это был голос одного человека, зычно повторявшего:
— Вы-ходь! Очишшай вагоны! Не по-ойдет дальше…
Дверь с шумом отъехала. Свежий воздух ворвался в вагон, растекаясь между людьми, словно студеная вода.
А голос уже раздавался где-то впереди:
— Выходь! Очишшай вагоны!..
Женский крик вдруг заглушил его:
— Ах боже! Неметчина!
Федорка вскочил с нар и рванулся к выходу.
Весь вагон уже был на ногах, и все говорили между собой, но громче всего слышалось:
— Неметчина! В неметчину заихалы…
Все возились, собирая узлы, плакали дети. У Марии вещей не было, и она легко пробралась к двери. Вагон стоял напротив станционного здания. На нем была вывеска с названием, написанным нерусскими буквами. У входа в вокзал стояли два солдата в серо-зеленых мундирах, в касках с пиками наверху. За их спинами, словно продолжение касок, торчали плоские блестящие штыки. Мария глянула вниз, на пути, и вздрогнула: на земле — на носилках, на соломе, на шинелях и просто на пожухлой осенней траве — лежали и сидели раненые. Бинтовали их, видимо, наспех и скупо: на перевязках алыми и бурыми пятнами проступала кровь.
Она поглядела вдоль состава. Из всех вагонов как-то поспешно, виновато, чтобы только поскорее освободить место, выбирались люди и вдоль редкой цепи казачьих постов покорно тянулись к станционному зданию.