— Это не самое важное — роман. — Он запнулся.
— Вот как, а я считала, что ничего нет важней.
— Есть…
— Что же это?
— Это т ы.
Она взяла его руку со стола и нежно поцеловала в ладонь.
— Я твоя и буду твоей — всегда.
Он вздрогнул. Взял бокал и опустошил его до дна. Она ела свой любимый салат — из крабов и с другими морскими диковинками.
Он налил еще бокал и опустил глаза. Услышав ее голос:
— С родителями все в порядке — там? Кивок головы. Звякнула вилка.
— Все-таки я твоя жена, ты бы мог мне рассказать…
Он выпил второй бокал.
— …что тебя тревожит. Я, может, «несовершеннолетняя», но пойму…
Она налила ему в бокал. Сама.
— Ты не хочешь разговаривать?
Принесли дымящийся ароматный суп. Он так и не прикоснулся к салату и взялся за бокал. И, только выпив третий, собрался с духом.
— Ах, да, — как бы вспомнил он, — Кении просил нас заехать, сделать какие-то пустяковые анализы.
И остановился, почувствовав, что горло сдает. И тембр и интонации сейчас нарушат безразличность тональности голоса — и все взорвется к чертовой матери!..
— Опять одно и то же! Американские врачи всегда перестраховываются: мне ведь еще не пятьдесят. А в Европе так же?
— Налей себе, если не трудно. — Его руки дрожали под столом. Он волновался, что она увидит.
— Половину или полный? У тебя все-таки что-то случилось…
— Сколько душе не жалко. Я влюбился.
— В кого?
— В вас…
— О-о… Я люблю, что ты любишь меня!
Она обошла вокруг и села к нему на колени. Он стал зацеловывать ее шею, плечи, грудь.
— Юджиния, только не… только не…
— Что ты бормочешь, — ласково шептала она, — я ничего не слышу.
Он целовал ее уши, и тогда, еле слышно, она прошептала:
— Я хочу тебя. Я так хочу тебя… ты вся моя жизнь.
Слезы бросились из его глаз на ее плечи и грудь. Он резко прижался — щетиной к нежной коже, чтобы она не почувствовала влагу. Наверно, сделав ей больно. Их губы нашли друг друга и слились в поцелуе.
Стук в дверь возвестил о пришествии главного блюда. Юджиния не оторвалась: ни дрогнула, ни переменила положения тела и обвивающих мужа рук.
«Она совсем выросла за год», — подумал Александр, и сердце его провалилось в такие глубины, о существовании которых он даже не подозревал, которые он не представлял, что существуют.
— Хорошо, когда папы нет за обедом, — сказала в шутку Дайана и, приглушив свет, удалилась.
Больше они ничего не помнили в этот вечер. Он отнес ее, совершенно невесомую, на руках в спальню.
В спальне, после полуночи: Юджиния спит, Александр смотрит на плавно вздымающуюся грудь и думает. И не может поверить, мозг взорван, воспламенен и отказывается верить.