— Они звонят мне раз в месяц. Но ни о чем говорить нельзя. Только о незначительном, о погоде. Что скучают или ходят куда-то. Чтобы им (не повредить больше, мой отъезд и так на них сказался.
Раздался звонок, Александр поднял трубку, но кто-то ошибся номером.
— Мы можем обедать, если ты хочешь, — сказал он.
— Ты даже приготовил обед? — Да.
Они сели за стол. Она была в восторге от обеда. И даже шампанского, оно было полусладкое. Что стоило ему огромного труда — достать. Так как найти в этой стране, в Америке, не сухое шампанское было невозможно.
После обеда она нежно поцеловала его со словами благодарности. Он ухаживал за ней как мог. И совсем не заметил, что она на редкость удобно и уютно вписалась в его маленькое убогое жилье (как он считал), которого он так стеснялся. И как-то не заметил, что в душе его исчезла пустота и появилось что-то похожее на чувство. Он сначала не понял отчего, потом догадался: она была в его доме, где он чувствовал себя самим собой, и что она девочка, а не дочь, и она принадлежит или будет принадлежать ему.
Их губы коснулись друг друга. Ее тело расслабилось и затрепетало. Он на руках отнес ее в спальню. Вернее… в спаленку.
— Я не знала, что у тебя есть вторая комната, — сказала она.
— Это имеет какое-нибудь значение?
— Нет. Но это приятно.
И она улыбнулась, не открывая глаз.
Он взял ее мягко и бережно, словно боялся сломать. Внутри все слилось в одновременном всплеске.
Она заснула у него на плече. Совсем нечаянно. Что же будет, думал он, понимая, что владеет не своим.
Он посмотрел на Юджинию. О Юджинии можно было написать много страниц, но лучше… Она сама, один ее вид говорил за себя. Это был необыкновенный ребенок и необычайная девушка. На ее лице, как на лице чистого озера, не было ничего хмурого или волнующегося. Лицо было чисто. Как слеза, как лик ребенка.
Слегка подрезанные скулы придавали определенный эффект от природы чуть мягкому овалу лица. Какая-то смесь американоевропейской очаровательности, которая, неясно было, во что еще выльется. Глаза, постоянно искрящиеся. Волосы, едва касающиеся лопаток чуть ниже плеч, оттеняли темной пепельностью лик и снежность лица. И все вместе создавало, восполняло, дорисовывало прекрасную картину: американская невинность.
Он мысленно поблагодарил papa, мистера Нилла, за произведение. Несколько раз… Знал бы papa! — подумал он.
— Юджиния, солнышко, нам пора.
— У-у, не хочу.
— Но никто не спрашивает твоего желания. Она подставила ему губы. Он нежно поцеловал
их. Они слились опять.
Она медленно одевалась в ванной, каждый раз возвращаясь и целуя его. После очередной вещи. Было забавно смотреть, как она появлялась то в одном чулке, то в трусиках, но без лифчика, то в лифчике, но без платья.