— Как придумал городьбу строить? — удивляется Пинэтаун.
Показываю юноше завал бурелома. Долго намечаем трассы двух изгородей. Выбираем самые узкие места долины. Построим тут преграды — получим огромный, тридцатикилометровый загон с отличными пастбищами.
Домой возвращаемся поздно. Луна освещает неприступные стены долины. У палатки горит костер. Кымыургин давно поджидает разведку. Пастухи прижали табун к речке; где-то близко шумит вода. Олени отдыхают, пережевывая жвачку. В полночь они зашевелятся, поднимутся и вконец умаят пастухов будут рваться в манящую темноту.
Почти неделю не смыкаем глаз, рубим и валим деревья, сметая ближние островки леса. Нет ни гвоздей, ни проволоки. Козлы из жердей вяжем гибкими прутьями тальника, укладываем стволы, не обрубая сучьев. Работа кипит. Изгороди получаются на славу — они наглухо запирают тридцатикилометровый отрезок долины. Ни один олень не пройдет сквозь эти завалы.
Вчера мы загнали табун в последний пролет изгороди, закрыли ворота жердями и повалились спать. Лишь дежурные пастухи обходили места, где изгороди упираются в боковые осыпи.
А сегодня целый день втроем объезжаем огражденный участок. Табуна не видно, олени рассыпались по всей долине: охотятся за грибами, добывают на галечных отмелях лакомые корешки, бродят на пологих террасах, пробуя пушистые ягельники.
— Посмотри, Ромул, вольно пасутся, как на острове.
— Совсем хорошо… — кивает Ромул. — Все долины городить надо — мало пастухов в тайге понадобится.
Действительно, если построить лабиринт изгородей, используя похитрее естественные преграды, можно избавиться от потерь, перевести на вольный выпас в тайгу громадные стада тундровых оленей. Любуемся изгородью, не подозревая, что спустя год наш опыт в Широкой долине поможет открыть дорогу в Колымскую тайгу крупному северному оленеводству.
Дальнюю изгородь мы построили почти у входа в боковой распадок. Любопытная картина открывается перед нами. С десяток рослых ламутских хоров[11], принюхиваясь к чему-то, бредут по ту сторону изгороди.
Костя торопливо разбирает ограду:
— Загоним к себе, а потом обменяем у чертей на потери.
— Брось!.. Нельзя трогать чужих оленей, — хмурится Ромул.
Он не желает нарушать неписаный закон оленеводов.
— Да они же совхозный табун чуть не хапнули!.. — возмущается Костя. Чего церемониться?
И все-таки Ромул прав.
— Ладно, черт с ними!.. Пусть бродят. — Костя опускает ствол на место и вдруг хохочет во все горло: — Представь, какую рожу скорчит старик… Все его хоры сбегутся к нашей изгороди.
Наступает гон. Наши важенки, упрятанные за изгородью, сманят в Широкую долину вольно пасущихся обитателей гор. Даже Ромул не может сдержать улыбки и прыскает, кусая губы. В глазах его вспыхивают искорки. Давно я не видел бригадира веселым.