— Я готовил ракету к отлету, рассчитывал на рассвете стартовать, — сказал Дан. — Оставаться далее было рискованно, да и время подпирало. Время в дальнем космосе — это горючее: если затянуть со стартом, то наверстать опоздание можно только удвоенной скоростью, вчетверо большим расходом аннигилята. Потому что на звездолет надо прибыть все равно час в час. А запас топлива один — на все про все…
«Да, — кивнул внизу под днищем-экраном Арно. — Час в час — потому что время отлета звездолета тоже задано, рассчитано, спланировано. Продиктовано космической погодой. Путешествие с околосветовой скоростью — не безмятежный полет в «пустоте», а плавание по бурному морю меняющихся полейг и тяготение от окрестных звезд, и магнитных, электростатических, корпускулярных… Та еще «пустота»! Задержка сверх расчетного времени резко увеличивает шансы не вернуться в Солнечную. А пришлось задержаться, перерасходовать горючее на рейс к Одиннадцатой, опускаться на нее — мне в одноместной разведочной. Моя 1Р, вероятно, и сейчас торчит на том островке. И все было наспех, скорей-скорей…»
— Но все-таки было досадно улетать так, не поняв друг друга, — продолжал Дан. — Будто бежать… Возможно, если бы Контакт осуществился обычно, через видимые и слышимые сигналы, мы не так прикипели бы душой к этому странному миру. При обычном общении всегда есть дистанция отчуждения, которой не было при здешнем, чувственном. И мы выходили на площадку ракеты, глядели во тьму, вслушивались в шум дождя и прибоя — с чувствами людей, которым не дали дочитать интересную книгу. Неужели все? Неужели встреча которую так искали, закончится на скверном эпизоде?
Фиолетовое пятно появилось передо мной так неожиданно, что я отшатнулся.
«Нет, не все, улететь рано, — «понял» я. — Надо, пока ночь, вырыть на острове бассейн десять на тридцать метров, глубиной пять, накрыть светозащитной пленкой и наполнить водой. Возможно это?» Это было вполне в наших возможностях — а для Ксены, чтобы прийти в норму после пережитого, даже и полезно.
Мы трудились часа четыре. Я управлял универсальным автоматом, она возилась с пленками, насосом. Когда на востоке засерело небо, бассейн за ракетой был наполнен и накрыт. В него фиолетовым призраком метнулась та Амеба; в глубине засветилось ее желтоватое тело. Мы плавали над ней у поверхности.
Первое, что мы «поняли-вспомнили», это унылое, подавленное настроение этой Амебы. «Я ведь только и помыслила: все-таки они к нам прилетели, а не мы к ним!.. И сразу — отчуждение, холод. Вам трудно понять, какая это опасность: отчуждение и холод в мире, где каждая мысль, каждый оттенок настроения просматриваются всеми. Возвращение к Единому — процесс не только биологический, касающийся универсализации и упрощения структур; он, к сожалению, возвращает и к единомыслию. Мыслить иначе, чем все, допустим, только в узких пределах, не касаясь основного, в чем все молчаливо согласны, как бы сомнительно и спорно ни было такое согласие. Холод и отчуждение по отношению к помыслившему не так — почти смертный приговор ему. Существа, умеющие наперегонки вычислить тридцатизначные простые числа, могут далеко наперед проницать и в поступки, вытекающие из недозволенных мыслей и настроений. Так что они, вероятно, уже догадываются, что я с вами, и этот мой поступок — последний».