Мать с тревогой в глазах обернулась, чтобы убедиться, что в комнате никого нет.
– Тсс, тише, дочка, не надо об этом сейчас, – умоляющим тоном произнесла она. – Ты расстроишь папу.
– Но почему? – настаивала Кандида.
Из года в год она всегда получала такой же уклончивый ответ. В конце концов из какой-то случайно оброненной фразы она поняла, что отец и мать сбежали из дому и поженились без согласия родителей.
– О, мама, да это же здорово! Так смело, так дерзко! Как же тебе это удалось?! – воскликнула Кандида. – Расскажи мне об этом, ну, пожалуйста, расскажи.
Мать покачала головой.
– Не могу, моя милая Кандида. Я пообещала твоему отцу, что никогда и ни с кем не буду говорить о том, что было.
– Ты должна рассказать мне, мама, – не отставала Кандида. – Когда другие дети, которых я встречаю в деревне, говорят о своих родственниках, я чувствую себя в каком-то глупом и, пожалуй, даже странном положении: у меня-то родственников нет.
– У тебя есть папа и я, – сказала мать. – Разве тебе, дорогая, этого не достаточно?
– Конечно, достаточно, – ответила Кандида, в порыве чувств обвивая руками шею матери. – Я люблю вас. Ищи я по всему миру, все равно мне не удастся найти лучших родителей, чем вы. И тебя, и отца я так люблю, но…
Она остановилась на мгновение, и мать с улыбкой на лице закончила за нее:
– …но ты очень любопытна.
– Разумеется, – ответила Кандида. – Ты ведь можешь это понять.
Тогда ей было двенадцать лет, но Кандида даже сейчас прекрасно помнила, как часто ей приходилось оказываться в неловком положении, когда другие люди выказывали удивление по поводу того, что миссис Уолкотт никогда не говорила ни о своих родителях, ни о том, где жила до переезда в Литтл-Беркхэмстед.
Литтл-Беркхэмстед был деревушкой в Хартфордшире, и жило там меньше сотни человек. Несколько серых домиков уютно группировались вокруг старой, норманнского периода, церкви. Родители Кандиды жили в небольшой усадьбе, построенной еще при Елизавете.
Там были низкие потолки из дубовых бревен, небольшие комнаты и, кроме того, сад, который являлся предметом гордости и восторга матери Кандиды и за которым та ухаживала – в отличие от других леди в окрестностях – самолично. Выращивала она там не только цветы, обильно и пышно разраставшиеся, но и множество трав, из которых делала потом лекарства для тех, кто не мог себе позволить обращаться к врачам.
Мать Кандиды очень любили в деревне. На ее похоронах не было больших и дорогих венков, но могила была усеяна цветами. В основном букеты были маленькие, но каждый принесен с любовью и благодарностью.