— Садись! — приоткрыв дверцу, крикнул шофер.
Женщина обернулась на простецкое это приглашение, узнала, видимо, и шофера, и агронома и приветливо улыбнулась им. Взгляд ее зорко скользнул и по моему, совершенно незнакомому ей лицу.
— Спасибо, дойду! — отозвалась она бодро. — Езжайте! Странная какая: тащит столько ноши, ноги, наверное, стерла — и отказывается ехать!.. В ней была какая-то нестандартность, несводимость в одно целое деталей. Я всмотрелся в ее лицо, затененное густыми волосами — волосы закрывали лоб, щеки, бежали по плечам, и все же бросалось в глаза — или, может, только угадывалось? — что она очень красива.
То была не смазливость, не холодная фотомодельная красивость, и не законченная, классическая ясность мадонны со старинного холста; пышная женственность ее сильного тела, чистый, ровный загар лица и рук, темные брови, сочные губы, прямой ровный нос, остренькие скулы — все это составляло здоровую, грубоватую красоту простой деревенской женщины, и все это освещено светом живых глаз, в которых приветливость и любопытство смешались с бликами солнца, неба и желтого поля.
— Что ж босиком-то, ноги бьешь? — пожалел ее агроном.
— Да-а… — нехотя махнула она рукой.
— Ну ты че, как девочка, ломаешься? — грубо выговорил ей шофер. — Тебя люди просят!
Улыбка на лице женщины пригасла, она глянула на шофера с укором, еще мгновение поколебалась, смущенная тем, что ее, действительно, ждут и что у нее босые ноги, на которые она глянула сокрушенно; затем решительно подошла и распахнула заднюю дверцу. Я подвинулся, и она шумно села, продолжая держать в руках и букет, и босоножки, и сразу заняла собою и вещами почти все сиденье, так что мне пришлось максимально ужаться. Машина тронулась.
— Здрасьте! — сказала она, хоть и не поворачивая головы, но приветливо.
Вместе с цветами — или просто вместе с собой? — она внесла запах поля и ощущение здоровья и радости; казалось, она радуется всему: лету, солнцу, цветам, попутчикам… Голос у нее был глубокий и сочный — я еще подумал: наверное, хорошо поет: и, будто в подтверждение этого, агроном повернулся ко мне и сказал:
— Это наша Елена, рекомендую, — он назвал ее фамилию. — Стихи сочиняет и песни. Не слыхал?
Я вежливо улыбнулся и отрицательно покачал головой.
— Ну как же! — слегка возмутился Юрий Андреевич. — Наша районная поэтесса! У нас все ее знают!
Женщина шумно запротестовала, впрочем, не обидчиво, а, скорее, весело:
— Ну чего уж вы, Юрий Андреевич! Зачем? Скажете тоже: «весь район»!
— Как зачем! Обязательно пошли им свои стихи — должны напечатать! У них же там журналы, газеты — пусть знают, что деревня не одной картошкой с салом жива!