А я подумал о той патриархальной простоте нравов, от которой уже поотвык: все про всех знают, почти по-семейному. «Не судите…»? А, может, только чужим судом и жива здесь жизнь, и они судят друг друга, спасая себя? Он, сорвав и внимательно рассмотрев зеленую травинку, вдруг снова заговорил о Елене. Без всякого перехода. Забавно получалось: все мы, втроем, каждый по-своему, только о ней и думали.
— Я вот тебе рассказал про нее, а потом подумал, что ведь это не все. Да, колачивал он ее крепко. Но, по-моему, лет пять уже, как пальцем не тронул. А славушка осталась. Сдается мне, она его переломила. Обворожила или сумела внушить что-то такое?.. Те, кто хорошо знает, заметили перемену. Я сейчас заезжал, так нарочно спросил.
— Может, милиция пригрозила, или начальник?
— Ты не знаешь этого охломона. Увидел бы — понял: существо грубое и примитивное — одни звериные рефлексы, так что грозить начальством или милицией — все равно что дразнить носорога: говорят, самое непредсказуемое животное. Но вот нашла ключик. Я это отношу только на счет ее мудрости. Сделать из сырой заготовки человека — ох, терпение нужно. Многое должно женщине за это проститься. Да, думаю, и не было у нее большие грехов злые языки навешали, из зависти: тебе хорошо — так пусть будет плохо… И ответь мне после этого: кто же все-таки был первый человек на земле, Адам или Ева? Я думаю, Ева. Она и вылепила для себя Адама… И когда, интересно, изживет себя на русской земле матриархат? Что-то он, знаете, подзатянулся. В каком веке, в какой исторической формации мы затерялись?..
Он продолжал говорить, а я прилег на откос, закинув руки за голову было жарко, безветрено, и так слепило глаза послеполуденное солнце, что меня разморило: я слушал и не слышал его бубнящую речь, а только жмурился и чему-то улыбался. И опять видел эту женщину, идущей босиком по проселку со своей многоместной ношей и охапкой цветов… Нет, не думала она тогда, конечно, ни о муже, ни о работе, ни о доме с коровой и поросятами — она была просто счастлива и свободна; вот почему она с такой неохотой забиралась в машину с мужской компанией и была смущена: мы помешали ей!.. Ничего-то мы не поняли!..
Я ее больше не встречал; не получил от нее и стихов, хотя и обещала прислать, и фамилию забыл. Может, где-то и публиковалась? Но вспоминать вспоминаю. Почему?
Не знаю. Может, именно потому, что видел ее не более четверти часа, и она закрепилась в памяти этакой таинственной незнакомкой? Но ведь в довольно напряженной нашей жизни мимо каждого из нас проходят сотни, тысячи этих таинственных и не очень таинственных незнакомцев и незнакомок. Почему именно она?