Взглянув вниз, где в теснине улиц между древних домов разгорался короткий, жестокий бой, пилот достал сигарету и устало стянул с головы специальный, мягкий шлем с укрепленным на нем коммуникатором и солнцезащитными очками…
Из-под потертого, видавшего виды шлема, пропахшего чужим потом, на плечи пилота хлынул золотистый каскад волос.
Совсем молодая, едва ли достигшая своего семнадцатилетия выпускница летной государственной школы опять взглянула вниз, и ее губы, в которых мелко дрожала потухшая сигарета, искривились, отражая внутренние чувства подростка, который увидел в теснине улиц свое будущее…
Война была похожа на грязь, смешанную с дымом и кровью, и в ней не было ничего, что напоминало бы чисто вылизанный плац или показательный полет на выпускном параде…
* * *
Спрыгнув с подножки висящей у земли «Кобры», Майкл Дуглас крякнул, когда подошвы его рифленых армейских ботинок ударили о мостовую, и присел, спуская гашетку «АСП», который преданно загрохотал и забился в жилистых руках, разрывая узкое пространство между домов тугими плевками горячего металла.
Выскочившего из-за ближайшего угла инсекта перерубило пополам, и ошметья его хитинового панциря мокрыми шлепками забарабанили по стенам, оставляя на них красные пятна…
Пухлые губы далекого потомка африканских племен планеты Земля исказила хищная усмешка. Пружинисто распрямившись, он рванулся вперед, туда, где основной бой, разделившись на короткие яростные схватки, конвульсивно бился в узких проулках.
Над головой Майкла противно взвизгнула, царапнув стену, арбалетная стрела, и ему в висок саданула горячая взрывная волна, несущая мелкую каменную крошку.
Инсекты, даже столь дикие, как эта банда, были злобными и бесстрашными противниками.
Не останавливаясь, Дуглас отер о плечо рассеченный мелкими осколками висок.
Две разумные расы по иронии злой судьбы так сильно ненавидели друг друга и так разительно отличались по своей физиологии, что пленных никто не брал.
Это была война, ориентированная на полное истребление, и кто являлся в ней правой стороной, не мог с точностью утверждать ни один ученый-историк.
Просто двум расам оказалось тесно в рамках одной планеты, и никто не захотел или не смог уйти.
Может быть, какого-нибудь заумного ксенографа и не устраивало такое объяснение происходящего, но Майкл привык довольствоваться малыми и простыми истинами.
Он вырос на этой войне, он играл со стреляными гильзами и слишком часто видел обглоданные хитиновыми челюстями человеческие черепа, чтобы мыслить как-то иначе.
Мир был жесток, и ему не приходилось прилагать особых усилий, чтобы мириться с этой очевидной истиной. Если не ты, то тебя, — этот жизненный закон был всосан с молоком матери… если у него вообще когда-то была мать, в чем Майкл очень сильно сомневался. Единственным родителем, которого он будет помнить до самой смерти, был похожий на павиана сержант в детской школе первой ступени. Он учил их, собранных по всей планете безродных молокососов, суровой правде жизни, и на поверку, как оказалось впоследствии, его пинки и побои были не самой страшной стороной действительности…