Оптимизм самого Беквита, как и ряда других футурологов, покоится, однако, на весьма шатком основании. Свои надежды на будущее они связывают со стихийным действием рыночного механизма и закона спроса и предложения: по мере исчерпания природных ресурсов рост цен на них будет, мол, автоматически принуждать к экономии материалов, к замене редких более распространенными. В условиях капиталистического производства и погони за прибылью такие расчеты выглядят крайне сомнительными, ибо цены на сырье определяются не его относительной редкостью в недрах Земли и не соображениями экономии, а издержками по его добыче, транспортировке и переработке. Запасы каменного угля на земном шаре во много раз превышают запасы нефти, однако добыча угля во многих капиталистических странах сокращается, добыча же нефти быстро растет, и она вытесняет уголь из энергетического баланса. Столь же сомнительно, что под давлением общественного мнения и правительства монополистические корпорации прекратят загрязнение среды, добровольно пойдут на увеличение своих издержек производства. Как ни парадоксально, но оптимистами, уповающими на технологию, выступают в основном социологи и экономисты. «В оценке способности общества разрешить свои проблемы представители общественных наук как группа выглядят более оптимистичными, чем представители естественных наук и технологии… — констатирует журнал „Фыочерист“. — Многие из ведущих социальных пессимистов — это специалисты в таких областях знания, как биология, инженерия и т. д.».[170] Вряд ли стоит оспаривать тот факт, что последние могут вполне компетентно судить о потенциальных возможностях науки и техники. Их пессимизм объясняется не тем, что они умаляют роль технологии, а тем, что, по их убеждению, ее эффективность зависит от социальных факторов. Что касается оптимистов, то технологический радикализм призван оправдать социальный консерватизм в их взглядах.
Впрочем, по трезвому размышлению, откровенный пессимизм футурологов заслуживает не больше доверия, чем широковещательный оптимизм. И тот и другой в значительной мере наигранны и преследуют вполне определенную цель — повлиять на умонастроение людей. Выражая свое скептическое отношение к прогнозам, вышедшим под эгидой «Римского клуба», Реймон Арон констатировал: «К сожалению, когда речь заходит об этом, поразить умы можно только в том случае, если являешься крайним оптимистом либо крайним пессимистом, приходится провозглашать либо катастрофу, либо земной рай».[171]
В конце концов футурологи в своем подавляющем большинстве озабочены не столько тем, что может в действительности произойти в следующем столетии, сколько тем, как повлияют их прогнозы на сознание и поведение людей в настоящем. Вот почему независимо от того, насколько искренне они сами убеждены в достоверности своих прогнозов, социальное назначение последних объективно состоит в том, чтобы внушить людям определенные представления о будущем, ожидающем их, и заставить их действовать сообразно этим представлениям. И чем сенсационней прогнозы, приобретающие характер пророчеств и заклинаний, тем более обоснованно подозрение, что их авторы намеренно стремятся не столько просветить, сколько поразить умы людей.