Степан глянул на Прохора, натужно улыбаясь, сказал:
— Чего же ты зевало раскрыл и не здороваешься? Али диковину какую увидал?
— Вроде этого… — переминаясь с ноги на ногу, отвечал еще не пришедший в себя от удивления Прохор.
— Ну, не пужайся, проходи, садись, — приглашал Степан.
— Мне садиться время не указывает… Я за тобой, Григорий Пантелевич. Приказано к генералу Секретеву явиться зараз же.
Григорий и до прихода Прохора несколько раз порывался уйти. Он отодвигал стакан, вставал и тотчас же снова садился, боясь, что уход его Степан расценит как открытое проявление трусости. Гордость не позволяла ему покинуть Аксинью, уступить место Степану. Он пил, но самогон уже не действовал на него. И, трезво оценивая всю двусмысленность своего положения, Григорий выжидал развязки. На секунду ему показалось, что Степан ударит жену, когда она выпила за его — Григория — здоровье. Но он ошибся: Степан поднял руку, потер шершавой ладонью загорелый лоб и — после недолгого молчания, — с восхищением глядя на Аксинью, сказал: «Молодец, жена! Люблю за смелость!»
Потом вошел Прохор.
Поразмыслив, Григорий решил не идти, чтобы дать Степану высказаться.
— Пойди туда и скажи, что не нашел меня. Понял? — обратился он к Прохору.
— Понять-то понял. Только лучше бы тебе, Пантелевич, сходить туда.
— Не твое дело! Ступай.
Прохор пошел было к дверям. Но тут неожиданно вмешалась Аксинья. Не глядя на Григория, она сухо сказала:
— Нет, чего уж там, идите вместе, Григорий Пантелевич! Спасибо, что зашли, погостевали, разделили с нами время… Только не рано уж, вторые кочета прокричали. Скоро рассвенет, а нам с Степой на зорьке надо домой идтить… Да и выпили вы достаточно. Хватит!
Степан не стал удерживать, и Григорий поднялся. Прощаясь, Степан задержал руку Григория в своей холодной и жесткой руке, словно бы хотел напоследок что-то сказать, — но так и не сказал, молча до дверей проводил Григория глазами, не спеша потянулся к недопитой бутылке…
Страшная усталость овладела Григорием, едва он вышел на улицу. С трудом передвигая ноги, дошел до первого перекрестка, попросил следовавшего за ним неотступно Прохора:
— Иди седлай коней и подъезжай сюда. Не дойду я…
— Не доложить об том, что едешь-то?
— Нет.
— Ну, погоди, я — живой ногой!
И всегда медлительный Прохор на этот раз пустился к квартире рысью.
Григорий присел к плетню, закурил. Восстанавливая в мыслях встречу со Степаном, равнодушно подумал: «Ну, что ж, теперь он знает. Лишь бы не бил Аксинью». Потом усталость и пережитое волнение заставили его прилечь. Он задремал.