И Жюли, обессиленная душевным напряжением, почувствовала, что у неё подкашиваются ноги, её охватил смертельный холод; подумав о том, как бы не упасть в объятия Артура, — а так подумала бы каждая женщина, — она опустилась на камень.
— Жюли! — воскликнул лорд Гренвиль.
Громкий крик этот раздался как раскат грома. Этот вопль отчаяния выразил всё то, что влюблённый, до сих пор хранивший молчание, не мог высказать.
— Ну, что там? Что случилось? — спросил генерал.
Услыхав крик, он поспешил к ним и внезапно очутился перед влюблёнными.
— Пустяки, — сказала Жюли с тем изумительным хладнокровием и находчивостью, которые зачастую проявляют женщины в трудную минуту жизни. — Под этим орешником так сыро и холодно, что мне чуть не стало дурно, и мой доктор, вероятно, испугался. Ведь я для него ещё незаконченное произведение искусства, и он, должно быть, содрогнулся при мысли, что оно разобьётся.
Она смело взяла под руку лорда Гренвиля, улыбнулась мужу, окинула взглядом пейзаж, прежде чем покинуть вершину холма, и повлекла за собой своего спутника.
— Отсюда, по-моему, открывается самый прекрасный ландшафт, какой мы только видали, — сказала она. — Я никогда его не забуду. Посмотрите, Виктор, какие дали, какой простор, какое разнообразие! Здесь я начинаю постигать, что такое любовь.
Смеясь каким-то судорожным смехом, чтобы обмануть мужа, она сбежала с откоса на дорогу и скрылась.
— Неужели так скоро!.. — воскликнула она, когда г‑н д’Эглемон уже не мог их слышать. — Неужели, друг мой, через какую-нибудь минуту мы уже больше не будем и никогда не сможем быть самими собой? Словом, неужели жизнь кончена?..
— Пойдёмте медленнее, — ответил лорд Гренвиль, — до колясок ещё далеко. Мы будем идти рядом, и если нам дозволено говорить взглядами, то сердца наши проживут мгновением больше…
Они прошлись по насыпи, вдоль берега реки, освещённого последними лучами заката, почти не разговаривая, роняя какие-то бессвязные слова, тихие, как плеск Луары, но трогавшие душу. Заходящее солнце, печальный образ их роковой любви, прежде чем скрыться, озарило их багряным отблеском. Генерал встревожился, не видя своей кареты там, где её оставили, и то шёл вслед за влюбленными, то забегал вперёд, не вмешиваясь в их беседу. Благородство и сдержанность, которые проявлял лорд Гренвиль во время путешествия, рассеяли подозрения маркиза, и с некоторых пор он предоставлял жене полную свободу, полагаясь на мнимое бескорыстие лорда-доктора. Артур и Жюли всё шли, и их истомлённые сердца бились в печальном и унылом согласии. Ещё недавно, когда они пробирались по крутым склонам Монконтура, в них теплилась смутная надежда, они ощущали какую-то тревожную радость и не осмеливались отдать себе в ней отчёт; но, спускаясь вдоль насыпи, они разрушили воздвигнутое их воображением хрупкое здание, на которое они боялись дохнуть, подобно детям, знающим, что карточный домик, построенный ими, вот-вот рухнет. Они потеряли надежду. В тот же вечер лорд Гренвиль уехал. Последний взгляд, брошенный им на Жюли, к несчастью, доказал, что с того мгновения, когда взаимное влечение сердец открыло им, как велика сила страсти, он был прав, не полагаясь на себя.