А потом подписал протоколы.
— Одного вашего показания, эччеленца альтецца, — сказала ему Виа, — недостаточно. Но, безусловно, достаточно для организации прослушивания. Так что придется вам потерпеть этого сухаря еще неделю. Чаю не желаете?
— Как всякий русский моряк, предпочитаю сбитень.
Спустя неделю Виа — белый китель, золотой погон на правом плече, черный жемчуг внимательных глаз чуть навыкате — сидела за обеденным столом напротив обоих императоров.
— Сама выгнала француза — сама и расхлебывай, голубушка, — заявил Петр, — выписывать иноземцев больше не будем. Воспитывать цесаревича будешь ты!
А тут державинская басня. О том, как лев, царь зверей, отдал наследника-львенка в науку царю птиц — орлу. А тот, выучившись, начал учить зверей вить гнезда.
— Не имел я тебя в виду, матушка, — каялся поэт, — я бы тогда «орлица» написал.
— И так узнаваемо. И все равно примут на мой счет. Но это и ладно. У нас, спасибо господу, страна пока свободная. И заговорщиков у нас нет.
— А зачем я тогда тут? И зачем тогда здесь и вы, ваше превосходительство.
— А затем же. Чтобы если какие покушения на свободу, и какие заговоры — то чтобы их сразу же и не было. А вы, Гаврила Романович, мне нужны. Мне поручили пятилетнюю программу ликвидации безграмотности. Учить же людей по священным текстам и старым грамматикам неудобно. Надо писать новые учебники. Причем не только азбуку и грамматику — а и основы биологии, агрономии, физики и обязательно историю. И не древнюю или европейскую, а нашу, русскую. Чтобы народно и складно. Что написать, по содержанию, из Академии пришлют. Но надо это все облечь в понятную народу форму. Стих у вас легкий, слог складный, язык простой. Возьмитесь, а? Гонорар обещаю, тираж будет больше, чем у Библии в Европе.
— Я офицер, — заметил Державин, — служу.
— И будете. Переведу в Анот чин в чин, оклад дам — построчный.
— Сколько?
У него была хватка настоящего литератора.
Из Плимута русская эскадра ушла, неся на себе весьма смятенного командующего операцией. Днем князь Тембенчинский держался вроде носовой фигуры — неподвижным и отмалчивающимся. Картинно облокотившись рукой о фальшборт, он вперивал взгляд в бесконечность, и стоял с остекленевшими кукольными глазами, прозирая неведомое. Только что дышал. На обращение отзывался мгновенно, вел разговор живо, но, исчерпав предложенную тему, снова деревенел.
На третий день его растормошил адмирал Грейг.
— Михаил Петрович, с вами случилось что-то?
— Никоим образом.
— Значит, не с вами.
— Не со мною, разумеется, могло случиться очень многое.